Посидев еще немного после его ухода, Тамара почувствовала, как в согревшейся комнате ее все сильней и сильней начинает разбирать охота ко сну. Постель на лежанке, под чистым, свежим бельем и байковым одеялом, показалась ей и оригинальной, и даже привлекательной. На войне и не так еще спать приходилось, и ничего, спала же! — а тут и подавно спать будет. Испытывая здоровую физическую усталость и намного уже успокоенная нравственно, она не хотела ни о чем более думать сегодня, ни загадывать о будущем и, только ложась в постель, горячо помолилась Богу, с полною верой и надеждой предавая себя Его святой воле и прося устроить о ней и о всем на благо, «яко же сам Ты, Господи, веси!»
II. НА ПЕРВЫХ ПОРАХ
На другой день утром Тамара прежде всего поспешила ознакомиться со своею «классной», где, по выражению старого «батюшки», отныне предстояло ей «подвизаться». Три четверти комнаты были заняты ученическими «партами», а на остальном пространстве помещались учительский стол, книжный шкаф и большая черная доска на треноге. По стенам висели «естественно-исторические таблицы» с рисунками, карта обоих полушарий земли и карта России. Тамара раскрыла книжный шкаср и нашла в нем небольшую библиотечку, даже с каталогом книг, составленным ее предшественником. Это открытие очень ее обрадовало, и она с живым интересом принялась знакомиться по каталогу с составом школьной библиотеки. Там она встретила в довольно уже истрепанном виде несколько учебников, «Букварь» Тихомирова, «Родное слово» и «Детский мир» Ушинского, «Наш друг» барона Корфа и «Книги для чтения» Паульсона, Водовозова и др. Из книг религиозного и духовно-нравственного содержания оказались только «Святой град Иерусалим» да «Земная жизнь Пресвятой Богородицы». Ни Евангелия, ни Псалтыря, ни Часослова, ни Четьи-Минеи не было. Затем, в каталоге, под рубрикою «книги, пожертвованные почетным попечителем гореловской сельской школы, господином Алоизием Марковичем Агрономским», значились: «В чем вся суть?» Жемчужникова; «Дневник провинциала в Петербурге» М. М.; «Соль земли», роман; «Ташкентцы приготовительного класса» Н. Щедрина; «Артельные сыроварни», «Швейцарская демократия», «Благонамеренные речи» Н. Щедрина; «Русские женщины» Мордовцева и, наконец, разрозненные, за несколько лет, книжки «Отечественных Записок», «Дела» и «Современника».
«Неужели все это может быть занимательно и нужно для крестьянских мальчиков?»-подумалось Тамаре, невольно остановившейся в недоумении пред таким странным и смешанным выбором книг для скромной сельской школы. И в самом деле, что за странность! Она была уверена, что встретит на стенах классной комнаты изображения библейских и евангельских событий рядом с картинками из русской истории, а вместо того находит котов, кур да лягушек на «естественно-исторических таблицах». Положим, и это, может быть, не бесполезно; но то, казалось бы ей, гораздо важнее, потому что нравственно ближе, доступнее, как и все религиозное, сердцу крестьянского ребенка.
Далее Тамара нашла в том же шкафу, на нижней полке, между пустыми чернильницами, тряпками, мелом и грифельными досками, засунутый в глубь шкафа портрет государя, в черной рамке под стеклом, очевидно, предназначенный для классной комнаты. Она позвала Ефимыча и сказала ему, что царский портрет надо пообчистить от пыли и мух и повесить на стену, на видное место.
— Надо-то надо бы, это точно, — согласился сторож. — Анадысь он и висел тут, а только убрать приказали.
— Кто приказал? Зачем? — осведомилась девушка.
— Как кто! — Агрономский приказал, попечитель наш, барин, он самый. Убери, говорит, в чулан, сохраннее будет. А я себе думаю, зачем в чулан! — словно бы и непригоже как- то для царского-то лика, — да и припрятал его в шкаф.
Тамара предложила ему сейчас же повесить портрет на место.
— Нельзя без спросу, — отговорился сторож. — Забранится, — Агрономский-то, — потому он приказал вывешивать его, только как ежели начальство какое ожидается, а без того, говорит, не сметь!
Сомневаясь в справедливости слов Ефимыча, девушка поглядела на него явно недоверчивым взглядом.
— Верно! — подтвердил ей старик, поняв значение этого ее взгляда. — Он не токма-что у нас, он и в других школах, по всей округе, слышно, царские патреты со всей фамилией, значит, как есть все со стен поснимал, — для сохранности, говорит.