Канцлер встал.
— Я не знаю, примите ли вы это за комплимент, но порой сегодня мне казалось, будто бы в этом кабинете находится и ваш дедушка, — добавил пожилой мужчина, помогая Софье собрать документы в папки.
На этот раз она опустила ресницы в абсолютно искреннем смущении, а вспыхнувший на щеках румянец не обжигал девушку, а приятно грел.
***
К вечеру жара, наконец, спала.
Константин неторопливым шагом шел по набережной, наслаждался звуком набегающих на берег волн и жадно вдыхал свежий морской воздух.
Ему нравилось лето в Каспре, но он бы полюбил его со всей страстью, на которую только был способен, если бы оно состояло исключительно из вечеров. Раннее утро тоже не было лишено толики очарования, но Константин идентифицировал себя как «сову», потому наслаждение, ради которого приходилось вставать раньше десяти, было ему недоступно.
Мимо проехали две дамы на велосипедах, поздоровались с ним и звонко рассмеялись. Константин проводил их взглядом, полным сожаления: он бы тоже не отказался от велопрогулки, но пока не находил в себе достаточно безразличия ко взглядам окружающих, которые, бесспорно, будут не только с любопытством смотреть на мужчину, слишком молодого для чина тайного советника, лихо катящегося по набережной на велосипеде, но и обсуждать примутся. А разговоров не хотелось.
Как-то раз Константин поделился своими опасениями с Александром Михайловичем.
— Тебе не обязательно что-то делать, чтобы люди это обсуждали, — заметил Воронцов и лукаво взглянул на своего помощника поверх пенсне. — И я уверен, ты сам это прекрасно понимаешь. Другое дело, принять пока не можешь... И ладно, всему свое время.
Канцлер был прав. Константин признавал, что его опасения нерациональны, но и игнорировать их не мог, потому ему только и оставалось, что порой с тоской вздыхать об утраченной привилегии вести себя несколько глуповато при свидетелях. Самое удивительное, в выборе иных развлечений, способных отразиться на его репутации, Яушев не был столь щепетилен: порой его можно было встретить и в пабе, и на пляже, и даже танцующим на вечерах джаза.
Константин свернул с набережной к лавкам с фруктами.
Хотя бы раз в пару недель он старался навещать свою вдовую тетушку, приехавшую вслед за своим неугомонным племянником в Каспру в конце прошлого сезона, когда стало известно, что быстро отсюда Воронцова и его помощника не отпустят: после внезапной гибели прошлого губернатора Каспра и ее окрестности больше месяца была без руководителя, а эти места вольностей не прощают...
Елизавета Алексеевна Резанова, бывшая Арсеньева, Бухарова, Вяземская и урожденная Столыпина, будучи состоятельной вдовой, приобрела в Каспре небольшой особнячок, как только очаровалась местным климатом (это произошло буквально через пару часов после ее прибытия в город). Пожилая женщина нежно любила племянника, но не настаивала не совместном проживании с ним, отмечая, насколько теплыми становятся их отношения, стоит им не видеться друг с другом несколько дней.
Она отличалась отменным здоровьем, цепкой памятью и умением мгновенно начинать разговор на нужную ей тему. Константин признавался себе, что не будь они родственниками, он бы переходил на другую сторону улицы, лишь издали завидев бойкую старушку.
В лавке было много народу: еженедельно утром по пятницам прибывал поезд и, судя по всему, новая партия туристов успела отдохнуть с дороги и принялась исследовать местное ягодно-фруктовое изобилие.
Не без теплоты думая о предстоящем вечере, Яушев выбирал ароматные персики, когда почувствовал, как из его кармана чья-то маленькая рука не очень аккуратно достает монету. Будь карманник более опытным, Констанин бы даже глазом не моргнул, благо, у тайного советника не было иллюзий на свой счет...
Будто бы разминая затекшее запястье, Яушев несколько раз повращал кистью и незаметно выплел незамысловатый узор пальцами. Воришка-таки вытащил монетку из его кармана, но Константин только усмехнулся: у любого поступка должны быть свои последствия.