– Э-э-э, Сэва, какой трыста? Две тысячи заплатил. Сам Бэйкин ваял, дызайнер мирового уровня. В Парыже выставка проходит. Успэх бешеный. Типер я его ни угаварю новый шыдевр сваять.
– Пятьсот. В дань уважения к мировому светилу.
– Дыве! Дыве тисячи!
Они торговались истово, но по-разному. Падлыч рвал на лысине волоса – образно выражаясь, незнакомец Сева продолжал отстреливаться лениво, словно точно знал, что в какой-то момент Гена сдастся, а все его «сваэй русской мамай клянус» не более, чем горячая испанская (как он без конца подчёркивал) кровь, из которой тянулись добротные грузинские корни. Хотя с натяжкой Гена бы и за испанца сошёл. С его-то носом, жгуче-чёрными глазами и темпераментом.
– Ах, какой мужчина! – шепчет почти одними губами Линка. Естественно, она не Геной восхищается, а вторым заядлым торгашом. – Совершеннейший вынос мозга, видела?
Ничего я не видела. Как-то не до того было, чтобы рассматривать. Я на руки, виски и профиль «объекта» пялилась, пока подо мной Росинант с Дон Кихотом не грохнулся. Ну, сидел какой-то рядом. Блондин, кажется. Но это не точно. Меня и сейчас несколько иные материи волнуют.
Чувствую, как шевелятся на затылке волосы. Дыбом встают. Эти двое за дверью уже до тысячи долларов дошли. И как-то нехорошо мне. Неспокойно. С какого перепугу чужой мужик мой «долг» перед «родиной» оплачивает? Ведь не от большой любви к альтруизму. Судя по тому, как они с Геной Павловичем сцепились, на доброго самаритянина этот мистер Икс не тянет ни на копейку.
Кажется, они по рукам ударили. Синица хватает меня за руку – и мы стремительно делаем ноги. На цыпочках, чтобы каблуками не цокать по паркету. Но звук всё равно прорывается – чпок-чпок, словно кошка когтями постукивает.
Не успели мы скрыться и дух перевести, как лысый чёрт гаркнул на весь коридор:
– Таисия, ты где, дэвочка мая дарагая?
– С богом! – Линка крестит мне лоб и выпихивает наружу.
– Обслужи столик, да? И сматри у миня! – трясёт он кулачищем, размером с хорошую кувалду.
Мог бы и не стараться: все знают, что Падлыч может махать чем угодно, но не тронет и пальцем. Ну, разве что намекнёт на непристойность. Но открыто он никогда и ни к кому не приставал, разве что иногда к задницам своей хлебосольной рабоче-крестьянской широкой ладонью прикладывался.
Пока я расставляю на столе перчики, огурчики и маринованный лучок на закуску, исподтишка изучаю посетителя. Брутал. Мачо. Сердцеед на все сто баллов по стобальной шкале. Вот кому «слегка за тридцать». А может, чуть меньше. И как это Линка так промазала? Видать не рассмотрела за объектом номер один.
Волосы у него зачесаны небрежно назад, открывая высокий лоб. Глаза глубоко посажены, но не портят, а придают взгляду нечто роковое. Правда, я не люблю подобные лица. Чересчур обаятелен, как котяра. Как паук, который заманивает доверчивых мух в свои сети, а потом высасывает досуха и бросает. После таких – только разбитые сердца да надежды остаются.
Я вижу, как он морщится, пригубив суп. Ну да, здесь тебе не Мадрид. И не элитный ресторан. Повар у Гены сбежал – конкуренты сманили. И с тех пор начались хождения по мукам: уже пятого меняет и всё никак не пригреет нормального. Почему-то Падлычу катастрофически не везло. Брехло он первостатейное. Дон Кихот, скрученный из автомобильного старья и железяк, что-то плохо исполнял функцию талисмана.
Объект номер два с опаской отодвигает горох и сало и с отменным аппетитом набрасывается на мясо. Уж мясо даже та бездарность, что сейчас исполняет роль повара, испортить не смогла.
Мужчина делает знак рукой, останавливая меня.
– Присядь, пожалуйста, – меряет он меня глазами из-под опущенных век.
– Не положено, – заученно и вежливо отказываю я, но он только ухмыляется, растягивая красивые губы в улыбке.
– Геннадий Павлович не будет против. Присядь, – а это уже приказ. Мягкий, но увесистый, как кирпич.
Сажусь на краешек стула. Сердце частит, и в солнечном сплетении сжимается так, что становится трудно дышать.
– Я заплатил за ту хрень, что ты развалила, – он продолжает скользить по мне взглядом. Раздевая. Изучая. Разглядывая мои «прелести», скромно прикрытые униформой, но где надо выдающиеся и достаточно приятные – Гена Падлыч других не берёт. Я прошла жёсткий кастинг, прежде чем устроилась работать в его ресторан. У меня открыты только ноги, и этот гад рассматривает их с великим интересом. Нагло. Вот же, сволочь.
– Спасибо вам большое, – покорно бормочу благодарности, но мужчина небрежно отмахивается. Словно я ему наскучила до чёртиков.