— Яд, я не хочу, пожалуйста, давай не пойдем! Я не умею стрелять.
Сопротивляется, но идет.
— Дочь Севера должна уметь постоять за себя, — говорю уверенно и вручаю ей винтовку.
Показываю, как стоять, как правильно держать оружие, как его заряжать. В стойке остаюсь за ее спиной. Тесно, максимально близко. Дышу ей в волосы, вижу, как по ее рукам ползут мурашки. Оля ожидаемо мажет.
Повторяю снова и снова, пока она наконец не привыкает к моему теплу и не попадает в цель. Смеется, прыгает, хлопает в ладоши. А я охуеваю от ее лучей, пронзающих меня навылет. Это все так больно ранит, сильнее, чем удары в челюсть, — и в этот момент понимаю: я живой. Живой, сука.
Обратно идем быстрым шагом, позабыв обо всем на свете. Мы расслабляемся настолько, что я не замечаю слежки, а выезжая на трассу, проебываю хвост.
И только в последний момент срабатываю чисто на рефлексах, когда вижу обгоняющий нас черный внедорожник и ствол, направленный на меня. Делаю одновременно две вещи: громко, но твердо командую Бемби: «Ольга, на пол!» и боковым зрением вижу, как она падает в проход, отмечая, что четко сработала, и роняю педаль тормоза в пол.
Выхватываю ствол, но тачка просто жестко подрезает меня, стреляет в колесо и проносится мимо.
Пугали.
Напоминали о себе. А я конченый, поплывший долбоеб, раз не заметил их приближения.
Глава 17. Трус
Лежу на полу Гелендвагена, обхватив голову руками, и прислушиваюсь к себе: жива я или нет? Вроде кроме ребер, которыми я приложилась, когда падала вниз, больше ничего не болит.
— Все закончилось, — говорит Яд, открывая дверь.
Хватает меня за талию, вытягивая на улицу, и помогает встать.
Я смотрю на его лицо. Жесткое, хмурое, заостренное, глаза мечут молнии. Мы на сумеречной трассе. Криво стоим на обочине, рядом только лес. И он.
Кидаюсь к нему в объятия. Бездумно цепляюсь за его талию, сжимаю так крепко, как только могу. Марат обхватывает меня, закрывает собой, хотя вокруг больше никого нет, обнимает тесно — иголки не просунуть. Страшно, господи, как же страшно. Все эти отцовские загоны по поводу моей безопасности больше не кажутся шуткой, теперь я четко ощутила, как жизнь может ускользнуть. Для этого не нужно много времени. Секунда — и тебя нет.
В нас стреляли! Боже, в нас реально стреляли! Отстраняюсь немного от Яда и смотрю в темные злые глаза, а потом начинаю хаотично водить по его телу трясущимися руками, ищу следы пули. Стреляли же, я слышала!
— Успокойся, слышишь?! — зовет он меня, но дрожь только усиливается.
Я никак не реагирую на Яда, только сильнее впиваюсь в его руки, живот. Парень жестко обхватывает мое лицо и повторяет с нажимом, глядя неотрывно на меня:
— Все закончилось, Бемби. Все закончилось, я рядом!
Я замираю на какой-то момент и вижу только его. Вот она, спасительная темнота. Лови меня! Как магниты, мы притягиваемся друг к другу и сплетаем языки. Инициатора нет, это обоюдно. Сейчас все так правильно, как никогда в жизни. Что это? Почему? Разве так целуют? Бешеная скачка наших языков и сердец. Марат больно припечатывает мое тело к холодному металлу автомобиля и напирает с нереальной силой. Боже, он раздавит меня сейчас. Я была бы не прочь умереть под ним — прямо здесь, с давящим и одновременно распирающим чувством внутри.
Марат размазывает слюну по моим губам и меня по автомобилю, его руки хаотично гладят мое тело, лицо. Он будто путник, наконец достигший оазиса. Сдавливает шею, ведет руку ниже и сжимает грудь. Ткань лифчика слишком тонкая, а мои соски стоят как каменные, и он это чувствует. Грубо проводит по ним большими пальцами, заставляя меня стонать и тереться о его ногу, как нимфоманка.
Яд чувствует все это. Он разводит мои ноги еще шире и поднимает меня на руки, вынуждая обхватить его торс ногами. Упираюсь промежностью в его стояк, шов джинсов впивается еще сильнее, и я, не стесняясь ничего, забыв о том, где я и кто, стону в полный голос.
Боже, меня уничтожает все это, стирает в пыль важное и бессмысленное. Есть только сумасшедшая я и еще более безумный он.
Я впиваюсь ногтями в его плечи, а он сжимает мою талию. Где-то болели ребра? Я не помню такого, пускай только попробует остановиться.
Все предохранители Яда уже давным давно сгорели, и он превратился в бешеного пса. Вылизывает меня яростно, и я не отстаю от него, отвечая на первобытный поцелуй своей дикостью. Он наполняет меня своим ядом, а я молю о большем. Сердце в груди болит от бешеного ритма и нехватки кислорода.
Внезапно какой-то автомобиль освещает нас светом фар и, проезжая мимо, сигналит.