– То-то и оно, Любеч высокий город, да не любо.
Он подошел к оконцу, оттуда подул ветер, развивая его бороду, тревожно вспыхнула свечка на столе.
– Ух и ветрило.
Все замолкли, вслушиваясь
Задрожала земля…
Гул я слышу вдали.
Топот ли это?
Конский топот.
Он мчит, он летит… он здесь, у порога.
Любимый ли твой, враг ли твой?
Слышишь, видишь, что тот топот,
Чем он сбудется для нас.
На конце копья несешь ты,
Всадник, боль нам или радость?
Дверь раскрылась, на пороге появился гонец. Увидев их напряженные лица, он устало кивнул.
– Тишина, друзья, – и лёг на солому. Все облегченно вздохнули и продолжили разговор.
– Потому и не любо. Собрались было в стенах его князья да решили… Многие воины знали о том, что случилось там много лет назад.
За высокими, освещенными свечами дубовыми столами сидели князья, бояре и дружинники. Один из них, Владимир Мономах, сказал:
– Почто губим Русскую землю, сами на себя крамолу зовем? А половцы тому рады, что между нами рати.
В ответ ему гул голосов, звон оружия.
– Истинно говоришь.
Князья протянули друг другу руки, подошёл митрополит с крестом.
– Да ныне отселе имемся, друзья, в едино сердце, и соблюдем землю русскую, а кто на кого пойдет, на того вся земля наша будет и крест честной.
Князья передавали друг другу братину, отпивая из нее по кругу.
Собрались князья скоро. Долго у нас на Руси дело делается, да скоро слово сказывается. И через два дня в другую просторную избу вошел князь Давыд.
– Сердце смущается во мне, брат, чую я, сговорились Василий с Владимиром на нас, – и Давыд, человек с грузным, тяжелым лицом, сел на скамью рядом с князем Святополком.
– Ужели забыл ты про брата своего. Надобно промыслить о своей голове… А то ни тебе княжение в Киеве, ни мне во Владимире.
Святополк, невысокий князь, со светлыми нерешительными глазами, шепнул побелевшими губами, словно сам с собой.
– Правда ли се, или лжа?
Давыд резким голосом переспросил: «Что сказал, брат?»
Святополк, не глядя на него, повторил, губы его дрожали:
– Если ты правду глаголешь, Бог тебе свидетель, а если завистью молвишь, Бог будет за тем.
– Да помнишь, брате. Посылал я к нему, говорил не уходи перед именинами моими. А он, не могу ждать, вдруг будет рать дома.
Святополк молчал, глаза у него остановились. Потом оба подозвали дружинника.
– Сходи к брату Васильку, да скажи «Если не хочешь ждать до именин моих, то приходи сейчас, посидим с Давыдом».
Тот вышел из двери.
Когда Василек беззаботный, веселый князь, садился на коня, около его стремени дружинник тревожно шепнул: «Не ходи, княже, хотят тебя убить». Тот удивленно посмотрел на него, засмеялся:
– Братья мои?.. Хотят меня убить? Только что целовали крест и клялись « имемся в едино сердце, если кто на него будет, то на того крест и мы все.» Бог с тобой, – он пожал плечами, вскочил на коня. Подъехал к избе братьев, вошёл.
«Здравствуйте, братья милые, – Василек улыбнулся. А они сидели неподвижно, потом наклонили головы. Святополк поднялся:
– Побудьте вы здесь, а я распоряжусь.
Василий кивнул, и начал весело рассказывать Давыду.
– Ходил я, брат, на медведя
Он что-то оживленно говорил, Давыд сидел молча, иногда с трудом кивая.
«И не было у Давида ни голоса, ни слуха, т.к. ложь имел в сердце».
Вдруг раздался громкий звук, словно от упавшего оружия. Василько удивленно взглянул на Давида. Тот крикнул в сени:
– Где брат?
Вошёл дружинник.
– В сенях.
Давыд шепнул Васильку:
– Я пойду за ним, а ты посиди.
Он вышел, послышался звук задвигаемого засова. Василёк смотрел на дверь широко открытыми глазами, скорее ошеломлёнными и неверящими, чем испуганными.
И схватили его за руки, а силён муж был.
В караульне крепости все молчали и внимательно глядели на старого воина.
– Помните, друзья, то село, откуда к нам сюда жито возят.
– Как не помнить.
– Так вот, будто бы на этом самом месте и жила попадья, в избу которой его привезли… уже как ослепили.
Да про то пусть Ратибор расскажет, кто лучше него знает.
Все обернулся к невысокому человеку, который точил меч.
– Да, братцы, про Василька-то, – он отложил меч в сторону. – Я могу рассказать. Бабка моя и была та самая попадья, что сорочку ему постирала.
Сказывала она, осень была будто, как и сейчас.
Очнулся Василек.
– Где я?
.– Дай воды.
Она, утирая слезы, протянула ему ковшик.
Он выпил воду, ослепительно осеннее солнце светило на его дрожащие руки и на плачущую попадью.
Ощупал свою сорочку и раздраженно сказал:
– Зачем сняли с меня… Я бы в той сорочке кровавой смерть принял.