Виктор, ещё один альфа, сидящий рядом с Мирославом, играл роль шутника. Весёлый, подвижный, он был как солнечный луч в этот день. Он постоянно шутил, привлекая внимание всех вокруг, разжигал смех и атмосферу веселья. Виктор был более открытым и беспечным, чем Николай, его энергия буквально наполняла пространство вокруг. Мирослав был рад, что в этот день все они собрались здесь, в этом уютном месте, окружённые такими простыми радостями жизни.
Костя, альфа, был немного старше всех, но его зрелость никак не мешала его заразительному оптимизму. Он был тем, кто всегда знал, как развеселить компанию, его смех был громким и искренним, а его уверенность в себе всегда служила опорой остальным. Его присутствие в компании всегда добавляло определённого шика, тем более что его высокая статность и манеры совсем не воспринимались как высокомерие, скорее как естественная часть его характера. У него был этот редкий дар — легко располагать к себе даже самых скептически настроенных людей.
Он сидел между Виктором и Алексеем, с улыбкой, принимая участие в разговорах, поддерживая их шутки и добавляя новые. Костя был тем, кто всегда знал, что сказать в нужный момент, чтобы разрядить атмосферу, но всегда оставался немного в стороне, как бы наблюдая за своими друзьями, вникая в их слова. Мирослав ценил его за умение оставаться в центре внимания, не нагружая при этом отношения слишком серьёзными разговорами.
Когда Николай начал поднимать тост, Костя присоединился с тем же весёлым и уверенным взглядом, но в его глазах всё равно оставалась нотка задумчивости, как если бы он что-то переживал, но не решался раскрыть этого в компании.
— Мирослав, ты теперь стоматолог, Виктор — архитектор, Алексей — наш выдающийся историк, а я? — Костя подмигнул Мирославу, а в его голосе была лёгкая ирония. — Неужели я пропустил момент, когда меня называют самым старым в компании и будущим — депутатом или предпринимателем?
Он рассмеялся, но за этим смехом скрывалась не просто шутка. Под этой лёгкостью чувствовалась скрытая тяжесть возраста и ответственности, хотя сам Костя всегда предпочитал скрывать это за веселыми фразами. Мирослав, замечая это, немного напрягся, но тут же растворился в атмосфере, ведь был уверен, что в этом моменте никто не хотел бы углубляться в серьёзные разговоры.
Мирослав сидел за столом, его глаза снова скользили по лицам друзей, но что-то внутри, в самой глубине, стало давить на его грудную клетку. Его пальцы слегка сжали чашку, и он почувствовал, как холодный металлический ободок передавал через кожу и напряжённые суставы странное, непривычное ощущение. Говорили все, смеялись, пересыпали разговоры между собой, а Мирослав будто бы оказался за стеклом. Звуки и слова размывались, превращаясь в неясные шумы, словно его собственное восприятие медленно ускользало куда-то в сторону. Он пытается сосредоточиться, пытается вернуться в этот момент, ощутить всю лёгкость, но не может. Голова начала тяжело пульсировать. Лёгкое головокружение, словно чьи-то невидимые пальцы легонько касаются его висков. Он пытался поверить, что это — просто последствия вчерашнего дня. Но вот эта тяжесть, это странное ощущение, что мир вокруг его самого — не совсем такой, каким он его знал, стало навязчиво беспокойным.
Он сделал вид, что всё в порядке, улыбнулся, даже сам себе, но эта улыбка, как рваная полоса, быстро исчезала. В висках — давление, словно что-то нарастает, медленно, но неумолимо. Он пытался игнорировать это чувство, но оно не отпускало. Чего он боялся? Что должно было произойти? Слова друзей, их смех не могли вернуть его в этот мир, как не могли они заглушить ту тревогу, что росла в груди. Что если всё это — начало чего-то более страшного? Мирослав почувствовал, как его грудь сжимается. Он наклоняет голову, словно пытаясь избавиться от этого нарастающего ощущения чуждости, но ничего не меняется. Всё вокруг стало казаться каким-то отдалённым, словно слышал он не их разговоры, а лишь отголоски, ускользающие по ту сторону реальности.
— Мирослав, ты в порядке? — почувствовав, как его лицо побледнело,
Николай сразу заметил изменения. Глаза его друга были полны беспокойства, но в них всё же чувствовалась привычная строгость, словно тот внутренний альфа-инстинкт настоятельно требовал внимания. Однако Мирослав, до конца скрывая то, что начало беспокоить его внутри, ответил с лёгкой усмешкой, пытаясь унять себя:
— Да, всё нормально, просто голова вдруг закружилась. Наверное, вчерашний вечер ещё даёт о себе знать.
Он улыбнулся, но это была не та улыбка, что обычно украшала его лицо, а едва заметный жест, который, скорее, ещё больше подчёркивал ту напряжённую неуверенность, что начала прорастать в его сердце. Он попытался вернуть разговор, но, казалось, слова, которые он произносил, становились всё более пустыми, как воздух, не находящий отклика в окружающих.