Глава 105
Операция, от которой зависит все
Мирослав стоял в дверях операционной, и воздух, пропитанный резким запахом антисептиков, казался вязким, липким — как сама тревога, сгустившаяся между стенами. Стены здесь всегда были белыми, слишком белыми, словно в их стерильности прятался не покой, а безмолвное давление, которому некуда деться. Свет ламп, неестественно холодный, выхватывал из полумрака металлический блеск инструментов — этих молчаливых свидетелей каждого решения, каждого поражения.
Ассистенты уже ждали, их движения были точны, взгляды собраны. Но даже в этих взглядах — привычных к напряжению, к боли, к запаху крови — Мирослав читал странную настороженность. Как будто все они знали: сегодня здесь решается не просто судьба пациента. Сегодня здесь решается его собственная судьба — судьба того, кто осмелился пойти против того, что всегда казалось незыблемым.
«Сейчас всё зависит от меня, — думал он, чувствуя, как дрожь проходит по позвоночнику, как холод пота проступает на лбу. — Если я справлюсь — это будет доказательство. Если нет… лучше об этом не думать».
Его собственное дыхание звучало для него слишком громко, отдаваясь гулом в ушах, словно в каждом вдохе звучал отзвук чужих голосов — голосов, которые он не слышал, но всегда знал. Голосов, которые всегда напоминали: ты омега. Твоя роль — подчиняться, а не бороться.
Он сделал шаг вперёд, и скрип подошвы по полу показался ему выстрелом в тишине. Тени медбратьев, тени ассистентов — всё казалось живым, дышащим. И это дыхание было тяжёлым, полным ожидания. Мирослав знал: в этой стерильной, почти священной тишине даже малейшее сомнение может стать оружием против него.
Он подошёл к столу. Холодный металл инструментов блеснул — как напоминание, что любая ошибка режет не только плоть пациента, но и его собственную плоть, его имя, его место здесь. В этих блесках он видел не только отражение своих рук — но и то, как за каждым движением стоят чужие тени: Карпов, главный врач, весь этот город, что дышит над каждым их шагом.
«Я должен быть точен. Я не могу позволить страху говорить за меня», — повторял он, как молитву, но в этой молитве не было бога, только его собственное дыхание и холод стали.
Он знал: этот день — это не просто операция. Это день, когда он сам станет границей — между тем, кем он был, и тем, кем он должен стать. И в этой границе — страх. Страх, который казался почти физическим: будто он мог ощутить, как он стекает по стенам, впитывается в кафель, оседает в тени под ногами.
«Если я дрогну, — думал он, чувствуя, как напрягаются мышцы. — Я потеряю всё».
И всё же он делал следующий шаг. Потому что в этой тишине — глухой, вязкой — он слышал что-то ещё: слабый, но упрямый стук сердца. Своего. И этого было достаточно, чтобы не опустить взгляд.
Он посмотрел на ассистентов, кивнул коротко. И в этом кивке — вся его решимость. Потому что если сегодня он победит — он победит не только Карпова. Он победит саму тень, которая всегда жила в нём, всегда шептала: ты не сможешь.
И в этом холодном свете, среди стали и запаха антисептиков, он впервые понял: страх — не враг. Страх — это то, что он должен взять в руки. Как скальпель. И держать до конца.
Когда они вошли — Карпов, Дмитрий Иванович и ещё двое — казалось, что вместе с ними в операционную вошёл и сам воздух, отяжелевший, пахнущий чем-то холодным и металлическим. Мирослав стоял у стола, чувствуя, как каждый их шаг отзывается в его теле — гулким эхом, как стук сердца в пустой комнате. Серый свет лампы бил по коже, отражаясь в металлических инструментах — их блеск был не просто холоден, он был безжалостен, как ледяная вода, что проникает под ногти.
Карпов остановился чуть в стороне, руки скрещены на груди, и в этом жесте было что-то неестественное — будто он не держал руки, а сжимал в них чужую волю, чужие голоса. Его глаза блестели — не мягко, а остро, точно лезвие, которое затачивали слишком долго. В этом блеске Мирослав увидел не просто человека, он увидел всё: вес власти, тень, что всегда стоит за спиной каждого врача. Он почувствовал — этот человек не просто хочет его провала. Этот человек жил этим провалом.
— Молодой человек, — проговорил Карпов тихо, лениво, но в его голосе слышалась угроза, затуманенная дымом сигарет. — Я надеюсь, вы понимаете, что после сегодняшнего дня больше не будет второго шанса?