— Пообещай, Коля, — прошептал он, почти умоляя. — Не предавай меня. Пусть это останется между нами. Ты слышишь?
— Мирослав, — Николай наклонился ближе, его рука легла на плечо друга, и в этом прикосновении было всё — и забота, и готовность защитить, и страх. — Я… я понимаю. Слышишь? Я никому не скажу. Даже если… даже если сам не понимаю, что ты мне только что сказал.
«И всё же он понял… — думал Мирослав. — Понял ровно столько, сколько нужно, чтобы поверить мне. И этого достаточно».
Молчание повисло между ними, густое, вязкое, но не разрушительное — как глухой стук сердца в груди. Мирослав выдохнул, медленно опуская руки — пальцы дрожали, но он уже не пытался их спрятать.
— Спасибо, — сказал он слабо. — Спасибо… что ты рядом.
Он закрыл глаза, и на миг показалось, что всё это — кошмар, который рассосётся, стоит только открыть их снова. Но когда веки поднялись, он увидел то же самое: серые стены, дрожащий свет, и друга — такого же усталого и напуганного.
— Ты ведь знаешь… — сказал он, почти улыбнувшись, хотя в улыбке не было ни капли радости. — Всё это — не конец. Это только начало.
Николай кивнул, и этот кивок был не просто согласием — он был клятвой.
И в этой клятве Мирослав услышал то, что было важнее любых слов: он не один. И это значило, что он ещё мог идти дальше. Даже если впереди — лишь темнота.
Глава 117
Встреча с супругом
Маленькая квартира на втором этаже старого дома, словно сама дрожала от холода и ветра за окном. Стены — тонкие, с облупившейся краской, в углах — пятна сырости, а по полу тянулся слабый запах старой каши, будто кто-то готовил её ещё утром и оставил забыть. Узкий коридор, в котором даже шаги звучали громче, чем хотелось бы. Тусклый свет лампы — жёлтый, мерцающий, будто ждал, чтобы его наконец сменили на новый. В комнате — полутемно, и каждый вдох напоминал о том, как много здесь чужого, но всё же неизбежного.
Илья Гринёв стоял у двери — сутулый, бледный, с дрожащими пальцами, которые он пытался спрятать в кармане халата. Глаза — напряжённые, тревожные, будто боялся увидеть в своём супруге то, что разрушит всё, что у них было. Его взгляд метался между глазами Петра и пустотой квартиры — словно в этой пустоте жил кто-то третий, кто знал больше, чем они сами.
Пётр Гринёв молча входил, плечи его были напряжены, а лицо усталое, но собранное. Он медленно снимал пальто — жестом, который казался вечным, как будто каждая складка этой ткани помнила всё, что он пережил за день. Шум от снега, прилипшего к сапогам, был едва слышен, но казался оглушающим. Он знал — Илья ждёт слов. Ждёт ответа, который не сможет унять тревогу, но хотя бы даст понять: всё ещё держится.
— Ты опять задержался… Всё хорошо? — Илья говорил тихо, почти шёпотом, но в этом шёпоте слышался упрёк. Не злой — скорее, полный страха.
— Да, — Пётр отводил взгляд, словно боялся, что Илья увидит в его глазах нечто, чего нельзя было скрыть.
— Пётр… ты выглядишь так, словно несёшь на плечах целый мир.
— Мир… — голос Петра стал глухим, словно чужой. — Я видел его.
— Кого? — дыхание Ильи стало прерывистым, губы дрогнули. — Пётр, кого ты видел?
— Его… нашего сына, — Пётр произнёс это едва слышно, будто сам себе. — Я не сошёл с ума, Илья. Я клянусь тебе, я видел его.
— Ты… уверен? — голос Ильи дрожал, но он не отступал, взгляд цеплялся за каждое слово. — Это невозможно… это же…
— Я никогда не был так уверен, — Пётр медленно опустил руки, словно сдался под тяжестью своих воспоминаний. — Он говорил чужим тоном, но это был он.
«Я не понимаю… я не могу понять. Всё это — бред? Или правда, которую я боюсь признать?».
— Ты… ты сам не свой, Пётр. Ты пугаешь меня, — Илья шепчет, пальцы скользят по запястью супруга, пытаясь найти тепло. — Но я верю. Потому что боюсь не верить.
— Ты должен бояться, — Пётр поднимает взгляд, и в его глазах — мрак, который отталкивает, но и притягивает. — Потому что то, что я видел, было реальным.
«Реальным… а может, только моим сном. Но разве сон не может быть истиной, если я чувствую его так ясно?».
Илья застывает, взгляд его — потерянный, но в нём есть что-то твёрдое.
— Тогда расскажи. Скажи мне всё, что ты видел.