Смирнов наклонился вперёд, положив локти на папку с печатью. Его голос был мягче, но в нём звенело напряжение.
— И страх. Многие боялись, что новые методы поставят их под удар. Врачи, которые работали десятилетиями, боялись, что их уличат в некомпетентности.
Мирослав кивнул. Он записывал, но не вслепую: в его записях было что-то от врача — он будто ставил диагноз не системе, а телу, у которого воспалились нервы.
— Значит, основная проблема — недостаточная коммуникация и резкость изменений. Что ещё?
Громов, молчавший до этого, закрыл блокнот и чуть подался вперёд. На его лице не было эмоций — только привычка давать рекомендации, как будто речь шла не о людях, а о больном, чья диаграмма поползла вниз.
— Административный аппарат. Мы столкнулись с бюрократией, которую не так просто обойти. Нужны гарантии сверху. Без бумажной поддержки любое нововведение утонет в рутине.
«Вот оно. Нам нужно не только внедрять изменения, но и доносить их правильно. И делать это постепенно. Мы недооценили страх, а он тут — системный. Его не подавить приказом, его надо учитывать».
Мирослав откинулся на спинку стула, ощутив, как хрустнул позвоночник — напоминая, что и тело тоже система, не готовая к резким переменам. Он оглядел стол, бумаги, лица.
— Мы должны быть не только врачами, но и архитекторами. Иначе нас снова похоронит первая же трещина.
Карпов прищурился.
— А если трещина уже пошла?
— Значит, надо влить бетон. Но не сверху. Изнутри. Через них же. Через тех, кто боялся. Пусть строят с нами. Тогда — не разрушат.
Мирослав поднялся с места и прошёл вдоль стола, как бы разделяя границу между прошлым провалом и будущим замыслом. Остановился у карты на стене, где канцелярским карандашом были отмечены участки больницы — как линии фронта. Он провёл пальцем по левому краю и повернулся к остальным.
— Хорошо. Теперь нам нужно пересмотреть наш подход. Я предлагаю следующее.
Он говорил спокойно, отчётливо, не повышая голос — как врач перед операцией: ни драматизма, ни суеты.
— Первое. Обучение врачей перед внедрением изменений. Не теория. Конкретика. Семинары, разборы кейсов, практическое тестирование. Не объяснить — значит, потерять.
Пауза.
— Второе. Плавный переход. Мы не меняем всё сразу. Начнём с одной лаборатории. Или одного отделения. Пусть станет примером.
Ещё шаг вдоль стола. Тон меняется — становится чуть жёстче.
— Третье. Взаимодействие с администрацией. Да, у нас есть поддержка сверху. Но если мы покажем, что это не приказ, а необходимость — нам поверят.
Смирнов слегка наклонился вперёд, глаза загорелись. В голосе — энергия, будто он уже видел результат.
— А если сделать так, чтобы сами врачи начали участвовать в реформе? Пусть они не просто принимают новые методы, а предлагают свои варианты улучшений.
Карпов поёрзал на месте. Лицо мрачное, но слова — выверенные.
— Тогда будет меньше недовольства. Если человек считает, что он сам пришёл к решению, он принимает его охотнее.
Громов коротко кивнул. Он говорил редко, но веско.
— Нам нужно провести встречу с ключевыми врачами больницы и объяснить им нашу новую стратегию. Пусть они почувствуют себя частью процесса.
Мирослав присел на край стола, положив руки на колени. Он смотрел прямо, но взгляд был мягче, чем раньше. Усталость в нём не ушла — но стала конструктивной.
— Именно. Мы не будем ломать систему. Мы заставим её работать на нас.
«Теперь у нас есть план. Теперь осталось самое сложное — его реализация».
Он повернул голову к карте. Те же границы. Те же стены. Но теперь они были не препятствием — а полем действий.
Мирослав встал, расправил плечи и подошёл к столу, за которым уже воцарилась тишина. В его руках был блокнот — тот самый, в который он записывал свои первые впечатления о 1935 годе, ещё когда всё казалось сном. Теперь он открывал его как карту. Он не чувствовал триумфа. Только ответственность — плотную, как графит под ногтями.
— Николай, — начал он, глядя прямо в глаза Смирнову, — ты займёшься организацией семинаров. Нам нужны люди, которые умеют объяснять. Не просто читать лекции — а говорить так, чтобы поверили. Найди подходящих специалистов. Составь программу. Начни с основ.