Однако его слова тонули в растущем шуме толпы. Люди переговаривались, перешёптывались, кто-то смотрел на него с любопытством, кто-то — с откровенной настороженностью. Он видел, как один мужчина-омега, державший корзину с продуктами, быстро отошёл в сторону, будто боялся заразиться чем-то опасным, как пожилой альфа в фуражке неодобрительно покачал головой. Все они смотрели на него как на чужака. Как на угрозу.
Страх парализовал его, заставляя мышцы напрячься до боли. Он не мог позволить им забрать себя. Не мог.
Но вдруг из толпы раздался новый голос — уверенный, спокойный, но при этом несущий в себе скрытый приказ.
— Господа, позвольте мне разобраться с этим человеком самому. Думаю, нет необходимости пока привлекать милицию.
Мирослав вздрогнул и медленно повернул голову в сторону говорившего.
Из толпы вышел высокий мужчина, облачённый в идеально сидящий тёмный костюм. Он двигался уверенно, без суеты, а его взгляд был тяжёлым, внимательным, слишком изучающим. На фоне окружающих людей он выделялся — не одеждой, не походкой, даже не словами, а самой своей аурой, той властью, что витала вокруг него, заставляя остальных инстинктивно уступать ему дорогу.
Альфы, державшие паспорт Мирослава, обменялись взглядами и нехотя отступили.
— Конечно, товарищ, — один из них кивнул, хотя в его голосе слышалась неприкрытая неохота.
Мирослав, чувствуя, как в его голове ещё сильнее закружились мысли, невольно выпрямился. Его взгляд встретился со взглядом незнакомца.
Мужчина смотрел на него так, словно уже знал ответ на все вопросы.
Толпа постепенно отступала, словно невидимая сила заставляла людей уступать дорогу человеку, который теперь стоял напротив Мирослава Миргородского. В этом мужчине не было ничего вызывающего, но его осанка, спокойная уверенность, скрытая, но ощутимая власть заставляли всех вокруг притихнуть. Его взгляд был пристальным, но не враждебным, изучающим, но не осуждающим. Он словно уже знал ответ на все вопросы, даже прежде, чем сам Мирослав успел их задать.
Мирослав судорожно сглотнул, чувствуя, как в груди нарастает странная смесь страха и облегчения. Этот человек, кем бы он ни был, смог одним лишь своим появлением остановить угрозу, нависшую над ним. В толпе, среди множества людей, жадно пожирающих его взглядом, этот незнакомец казался единственным, кто не торопился делать выводы. Это настораживало, но в то же время давало надежду.
— Кто вы? — голос Мирослава был тихим, хрипловатым, но в этой обстановке прозвучал неожиданно громко.
Он сам не знал, зачем спросил, но в этом вопросе был заложен отчаянный поиск хоть какой-то стабильности.
Мужчина не спешил отвечать. Его тёмные глаза оставались спокойными, но в их глубине скользнула тень чего-то более острого — лёгкая насмешка? Или же интерес? Затем он заговорил.
— Я человек, который может тебе помочь, если твоя история окажется правдой. — Его голос был ровным, уверенным, но в этой уверенности таилась угроза. — Но сейчас лучше молчи и иди за мной.
Простые, но исполненные власти слова прозвучали так, что у Мирослава не осталось сомнений — выбора у него нет. Незнакомец не спрашивал, не уговаривал, он просто ставил перед фактом. Мирослав мог подчиниться — или рискнуть и остаться здесь, под взглядами толпы, среди людей, которые уже готовы были назвать его шпионом, преступником, ненормальным.
Он почувствовал, как что-то внутри сжалось, привычная гордость и упрямство взыграли, но в то же мгновение холодный, пронзительный разум напомнил — сейчас не время для лишних вопросов. Этот человек — его единственный шанс.
Мирослав кивнул, сглатывая страх, и тихо произнёс:
— Хорошо… Спасибо.
Он шагнул вперёд, следуя за незнакомцем, который уже направился прочь от площади. Вокруг ещё оставались люди, ещё слышались тихие, сдавленные голоса, но никто больше не пытался его остановить. Он чувствовал на себе взгляды, но это уже не имело значения.
В этот момент он ещё не знал, что только что согласился последовать за человеком, который изменит его жизнь.
Глава 6: Подозрительное гостеприимство
***
Москва 1935 года встречала утро густым воздухом, наполненным запахом печного дыма, свежей краски с недавно покрашенных лозунгов и отдалённым ароматом свежеиспечённого хлеба, что расползался из булочных, будто маня людей начинать новый день с ощущением крепкой уверенности. Влажные мостовые ещё не успели окончательно просохнуть от ночной прохлады, и ботинки прохожих оставляли лёгкие, быстро исчезающие следы. Под ногами Мирослава стучала ровная брусчатка, слегка отполированная тысячами шагов трудового дня, который только начинался.
Он шёл следом за незнакомцем, чьё имя пока ещё висело в воздухе молчаливым предчувствием. Мужчина двигался ровно и спокойно, будто точно знал, что время течёт в нужном направлении, и у него нет ни малейшего повода торопиться. Его спина была прямая, руки скрывались в складках строгого, но не вычурного пальто, которое не имело лишних деталей, только идеальную посадку, указывающую на безукоризненный вкус. Слегка поношенные, но начищенные сапоги издавали короткий, уверенный звук при каждом шаге. Он был человеком, которого нельзя было переспорить, но который и не тратил слов впустую.
Мирослав невольно задержал дыхание, чувствуя, как внутри него тянется тугая пружина тревоги. Всё вокруг было слишком настоящим: люди, сидевшие на лавочке у подъезда, переговаривающиеся о последних новостях из газет, расстеленных прямо перед ними, крикливые дворники, обменивающиеся замечаниями, пока сгребали ночной мусор в деревянные короба, мальчишка, бегающий босиком по тёплым плитам и сосредоточенно ковыряющий хлебный мякиш в кармане. Ветер подхватил несколько мелких бумажек, шурша между тротуарами, и на мгновение Мирослав уловил слова:
«Пятилетку – в четыре года!».
На перекрёстке, у пыльного киоска с газетами, продавец в рабочем фартуке перекладывал новые выпуски. Жёсткие, слегка шероховатые страницы «Правды» громко шуршали, когда его руки ловко сортировали их на стопки. Над газетами высился портрет вождя, глядящего на читателей с непоколебимым спокойствием. В глубине Мирослав понял, что именно в этот момент реальность окончательно сомкнулась вокруг него – как кольцо, не оставляя лазеек. Это было не сном, не галлюцинацией – невыносимо подлинная Москва 1935 года жила, дышала, двигалась, пульсировала собственным ритмом, в котором не было места его растерянности.
Мимо проехал старый, скрипучий трамвай, звонко оповещая улицу о своём присутствии. В его окнах мелькали лица: женщины в простых, но аккуратных пальто, мужчины в кепках, один альфа с подкатанными рукавами держал портфель, другой, явно рабочий, сжимал в руках свернутую газету, читая её на ходу. Трамвай, качнувшись, свернул за угол, растворившись в утреннем гуле, который теперь заполнял собой улицы. Кто-то бодро шагает на завод, откуда уже доносится гул станков, чей-то голос смеётся вдалеке, перекрывая шаги людей.
Но сам Мирослав чувствовал себя отрезанным от этого течения, лишённым даже самой малой связи с этим миром. Он двигался вслед за незнакомцем, ощущая себя беспомощным – словно сорванным листом, унесённым в прошлое вихрем, который он не в силах понять. И только одно оставалось неизменным – спина того, кто шагал впереди. Альфа. Его уверенность, неторопливость, незыблемость. В этой походке не было сомнений, только твёрдое знание пути.
«Куда он меня ведёт?», – мысль вспыхнула, но тут же погасла в водовороте эмоций.
Этот человек мог быть кем угодно: влиятельным партийным чиновником, высокопоставленным военным, теневым игроком, чья власть простиралась за пределы слов. Но Мирослав знал наверняка – с ним шли не просто так.