«Я смогу… Я должен справиться. И, возможно, именно отсюда начнётся мой путь обратно домой».
Часть 2: Первые шаги в новом мире. Глава 11: Утро перед неизвестностью
***
Рассвет над Москвой рождался медленно, нехотя. Тусклые лучи пробивались сквозь тонкую ткань занавесок, отбрасывая на стены небольшого, но аккуратного помещения мягкие полосы света. Воздух был прохладным, свежим, наполненным утренним дыханием города, который уже просыпался: где-то далеко стучали колёса трамваев, улицы оживали гулкими шагами рабочих, спешащих на смену, во дворе поскрипывала ржавая калитка, выпуская первых мальчишек, бежавших за свежими газетами.
Мирослав лежал, глядя в потолок, и постепенно приходил в себя. Сон был тревожным, полным смутных образов — лица незнакомых людей, чьи тени мешались в тёмном коридоре воспоминаний. Тело ощущало усталость, но разум был бодр — слишком много мыслей, слишком много вопросов. Он медленно сел, проводя ладонями по лицу, будто пытаясь стереть остатки ночного беспокойства. Грудь сдавливало напряжение: впереди был первый рабочий день, и он понимал, что больше не сможет оставаться в тени. Теперь он часть этой эпохи, этого мира, и его знания должны были найти своё место здесь.
В комнате царил порядок — строгий и лишённый излишеств. Узкая кровать с аккуратно заправленным серым одеялом, простой деревянный стол, стопка газет на краю, пара книг с толстыми потрёпанными корешками, оставленных кем-то до него. Одна из них, большая и тяжёлая, привлекла внимание — «Основы гигиены и санитарии». Мирослав взял её в руки, перелистнул страницы. Тексты, написанные чётким, чуть выцветшим шрифтом, в чём-то совпадали с тем, что он знал, но многое казалось устаревшим. Он задумался: если здесь его знания более прогрессивны, значит ли это, что он может изменить медицину этого времени? Или же любое изменение будет воспринято как нечто чуждое, опасное?
В углу стоял небольшой умывальник. Он плеснул себе в лицо холодной воды, пытаясь окончательно проснуться. Капли стекали по коже, и на мгновение ему показалось, что он снова дома — в своём времени, где за окном не гудят старые автомобили, а в кармане лежит не случайно найденный хлебный мякиш, а смартфон. Но нет, эта реальность была другой. Он оглядел своё отражение в зеркале — немного осунувшееся лицо, тени под глазами, волосы, взъерошенные после сна. Он был здесь. И пока что никуда отсюда не денется.
Вдалеке, за окном, уже разносились громкие голоса. Дворники-альфы с хриплыми голосами обменивались парой фраз, расставляя вёдра и готовясь к очередному дню, кто-то на ходу перелистывал газету, обсуждая последние новости.
— Строительство метро идёт полным ходом, товарищи!
— Кузнецкий мост закрыт, ремонтные работы...
— Труд и честность — вот что делает человека сильным!
Город жил, работал, строился, не замирая ни на мгновение.
Мирослав вдохнул глубже и закрыл глаза. Всё, что он знал о Москве, о Советском Союзе, было взято из книг, фильмов, статей, но теперь он видел и чувствовал всё иначе. Это не была сухая хроника из учебников, это был живой, настоящий мир, со своими запахами, голосами, законами.
И он должен был в него вписаться. Или погибнуть.
Комната была наполнена приглушённым утренним светом. Пыльные полосы рассвета мягко ложились на деревянный пол, подсвечивая простые, но основательные вещи: небольшой шкаф с металлическими ручками, стол с аккуратно сложенными газетами, скромный кувшин с водой, оставленный кем-то вечером. В углу, на спинке стула, висел костюм — строгий, приглушённо-серый, с тяжёлой тканью, немного шероховатой на ощупь. Одежда, которую ему передали через сотрудника НКВД, была аккуратно выглажена, но старомодна, с узкими лацканами и плотными плечами.
Мирослав осторожно провёл ладонью по ткани, чувствуя, насколько она отличается от современных материалов. Здесь всё было иначе: даже простая одежда, пусть и качественная, казалась утяжелённой временем, насыщенной запахами прошлого — пылью архивов, табачным дымом кабинетов, чуть уловимым ароматом мыла. Он снял с вешалки белую сорочку, натянул её, застегнул тугие пуговицы, затем взял жилет и, наконец, пиджак. В зеркале, что висело над умывальником, отражался новый человек — почти незнакомый себе.
Он медленно пригладил волосы, пригнувшись ближе к стеклу. Лицо казалось напряжённым, усталым — слишком мало сна, слишком много мыслей. Темноватые пряди легли ровнее, но всё равно казались чужими в этом антураже. Ему не хватало привычных деталей — часов на запястье, лёгкой ткани современных костюмов, даже банального запаха геля для волос. Здесь же всё было иначе — слегка жёсткая вода, мыло с резким запахом карболки, деревянная расчёска вместо пластиковой. Он чувствовал себя словно в театре, готовясь к главной роли в постановке, в которой не знал ни сценария, ни реплик.
На секунду он замер, глубоко вдохнул и посмотрел в зеркало. В глазах застыло беспокойство.
«Я выгляжу как человек этой эпохи, но смогу ли я стать им?».
Он взял с края стола небольшой карманный гребень и ещё раз пригладил волосы. Движения были размеренными, почти машинальными, как перед экзаменом, когда внутри всё сжато, но руки выполняют привычные действия, чтобы не выдать напряжение.
За окном уже звучала Москва — тяжёлые шаги по мостовой, отдалённый скрип трамвая, гул голосов внизу. В углу двора кто-то сдавленно кашлянул, разносился стук вёдер, шаги. Город просыпался, и он должен был быть частью этого пробуждения.
Мирослав ещё раз оглядел себя в зеркале, провёл ладонью по лацкану пиджака, взял в руки шляпу, оставленную на табурете. Медленно надел её, чуть опустил на лоб.
Взгляд стал жёстче.
«Я должен справиться. Я не могу позволить себе провалиться».
Он выпрямился, подтянул рукава. Всё. Время вышло.
Тихий, но уверенный стук раздался в комнате, заставив Мирослава вздрогнуть. Он замер на секунду, задержав дыхание, затем медленно выпрямился, развернулся к двери и аккуратно повернул ручку. Дверь открылась плавно, почти бесшумно, и перед ним предстал Иосиф Сталин.
В сером кителе, с выверенной осанкой и неизменно спокойным выражением лица, он выглядел так, словно уже давно был готов к предстоящему дню. Его взгляд пробежался по Мирославу, оценивая его внешний вид, задержался на аккуратно приглаженных волосах, строгом костюме, а затем медленно вернулся к лицу. В глазах читалась холодная сосредоточенность.
— Доброе утро, Мирослав, — ровным, почти ленивым голосом произнёс Сталин, делая шаг вперёд.
— Доброе утро, товарищ Сталин, — ответил Мирослав, ощущая, как лёгкий холодок пробежал по его спине. Он поспешно отступил в сторону, пропуская его в комнату. — Я готов. Хотя… немного волнуюсь.
Сталин спокойно вошёл, задержался на пороге, окинув взглядом обстановку. Простая, но опрятная комната, кровать аккуратно заправлена, на столе сложены газеты. Ничего лишнего. Всё подчёркнуто аккуратно, как и должно быть.
— Это естественно, — наконец произнёс он, подходя к окну. — Сегодня решающий день для вас. Запомните, Мирослав, от того, как вы себя покажете, будет зависеть ваше будущее здесь.
Мирослав сглотнул, чувствуя, как в груди нарастает напряжение.
— Я понимаю. Я постараюсь не подвести.
Сталин обернулся к нему, слегка прищурив глаза, словно проверяя, насколько искренни его слова.
— Надеюсь.
За окном Москва уже жила своей размеренной жизнью. Издалека доносился звон трамваев, за стеной слышался скрип половиц — кто-то из жильцов проходил по коридору. Внизу, во дворе, два омеги-рабочих неспешно пили утренний чай, обсуждая какую-то недавнюю новость, в то время как рядом мальчишка, босиком, пытался подпрыгнуть и достать ветку тополя. Обычная картина московского утра, полная тихого ритма труда, суеты и ожидания.