Наконец Королева поняла, что в комнате стало тихо.
Целую вечность спустя примчался лекарь. Он ринулся в зал, бросив на распростершуюся на полу в коридоре женщину испуганный, но не подозрительный взгляд: естественно, что жена оплакивает мужа. Но все это — иллюзия. Фарфор не умеет горевать.
Она кое-как поднялась. Боль отступила. Ум был холоден. Королева вернулась в пиршественный зал, куда лекарь, разумеется, явился слишком поздно.
14
Ханбалык
Недели шли, тусклые пасмурные небеса обещали снег, но обманывали раз за разом. Вся столица ждала с бессонным отчаянием, но изнурительные приготовления к военной кампании Главного Советника продолжались. Армия, стада, припасы, осадные машины скапливались на равнине к югу от города. До самого горизонта ничего иного нельзя было увидеть даже с пятого яруса Лунного Дворца, озерной пагоды Императорского Города. Над пожелтевшей зимней травой трепетали флаги. В городе и за его стенами озера постепенно сковывал лед. Это время года называется войной. Когда холода дотянутся до южных земель, что произойдет буквально через несколько дней, Великая Юань выступит в поход.
Баосян у себя в гостиной пересчитывал деньги в сундуках, когда на пороге возник Сейхан и заметил:
— Сколь немногие могут в буквальном смысле испытать значение поговорки: «Пусть богатства твои заполнят целый зал».
Вероятно, потолок в доме когда-то был отделан мозаикой темного и светлого дерева. Однако древесина выцветала в разном темпе, и с годами орнамент пошел такими переливами, словно обитатели дома созерцали его сквозь подвижную океанскую толщу.
— Пора, — ответил Баосян Сейхану. Тот понимающе вскинул изломанную бровь.
— Не хотите оставить что-то про запас, на случай если Чэнь Юлян потребует еще?
— Я, конечно, поставил на ноги подыхающего с голоду тигра, но кормить его с руки всю оставшуюся жизнь не намерен, — мрачно сказал Баосян. — Отправляй все.
Момент решительных действий настал утром, как-то просто и буднично. Министр поприветствовал Баосяна в коридоре:
— Заместитель Министра! Уже в трудах!
Министр — судя по его виду, вконец взвинченный — прошерстил стопку бумаг, которые принес с собой, и выудил нужный счет.
— Нужно заплатить этому торговцу седлами. Точнее, нужно было еще вчера, но мы совершенно забегались, а теперь он строчит жалобы. Отправьте кого-нибудь к нему с деньгами.
В этой простой просьбе никто не усмотрел бы никаких особых возможностей. Чтобы они появились, Баосяну пришлось сначала расставить фигуры по местам. Теперь у него в пальцах была нить, потянув за которую он обрушит империю. И та приплывет к нему в руки сама, плавно, как летучая паутинка на ветру.
С минуту он колебался. Еще не поздно все бросить. Ниточка уплывет бесследно, и никто не будет знать о ее существовании, кроме него самого.
Но с какой стати? Вспыхнувший гнев выжег сомнение из его мыслей, оставив лишь черную пустоту. Министр ему доверился, привязался к нему… только где был старик в те времена, когда Баосян еще стоил любви и заботы? Если бы хоть кто-то вмешался, когда мир давал Баосяну свои жестокие уроки, — все пошло бы по-другому. Однако не нашлось ни единого человека. И теперь этот мир и все его обитатели будут расплачиваться за то, что вынудили Баосяна пойти на подобное.
Когда молодой чиновник взял бумагу у Министра, рука у него не дрогнула.
— Будет сделано.
Баосян голышом сидел на краю постели Третьего Принца. С той ночи в ванной миновало еще несколько встреч.
В противовес имперской помпезности остальной части Дворца изобильных благословений, спальня Третьего Принца несла четкий отпечаток личности хозяина. А еще в ней всегда царит абсолютный бардак, сухо подумал Баосян. Пыльные ковры висели на стенах, судя по всему, с прошлой зимы — или даже с позапрошлой — летом их никто не снял и не выбил пыль. Пол и все горизонтальные поверхности напоминали карту пересеченной местности. Книги, плошки, скомканная одежда — точно чья-то неудачная попытка сложить журавлика из бумаги. Доспехи, тыквенные фляги, веревочные кисти для украшения копья и рукояти меча, сплетенные мастерски или не очень. Две шляпы, мешочек с благовониями и пряностями для освежения подмышек, экстравагантный поясной нож из стали иноземной работы и огромное количество грязного белья. Над всем этим стоял подозрительный звериный аромат, точно меховой воротник забыли на солнце, и Баосян не без раскаяния опознал в нем застарелые следы того, что юноши оставляют на простынях от избытка чувств.