— У тебя же слуги есть. Знаешь, зачем они нужны? Уборку делать!
Третий Принц лежал, распростершись на смятых покрывалах и поджав согнутую в колене ногу, точно аист в воде. Он ухмыльнулся и беззлобно сказал:
— Так это же ты у нас любишь постоять на коленях. Сам и прибирайся, если тебе надо.
Подошвой одной ноги Принц упирался в колено другой. Баосян задержался взглядом на подколенной ямке. Загрубевшие пальцы и пятка словно защищали уязвимое место, где кожа кажется нежной даже у мужчины. На мгновение Баосяна потянуло положить туда руку, удивляясь непреложному факту: он может потрогать чужое тело там, где его никто не трогает, где оно обычно скрыто под одеждой и никому не интересно.
Это было глупое побуждение. Баосян встряхнулся и начал собирать с пола свою одежду. Главное, Третий Принц теперь к его услугам. Все прочее — вздор. Он сказал небрежно:
— У тебя же завтра вечером по протоколу встреча с матерью? Я тогда не приду.
— Приходи, просто попозже. Она все равно каждый раз сбегает по первому зову Великого Хана.
Третий Принц вертел в пальцах что-то маленькое и круглое, найденное в рисовой плошке. Потом зло и насмешливо добавил:
— Заместитель Министра, известно ли вам, как наложниц готовят к встрече с Великим Ханом? Раздевают их догола, заворачивают в одеяло и тащат к нему в покои, как кусок мяса. Не обманывайся утонченностью моей матери! Заметь лучше, с какой готовностью она всегда бежит трахаться с Великим Ханом, точно простая шлюха.
Принц смеялся над самим собой, но челюсть у него заметно дрожала. Так канатоходец, уже потерявший равновесие, пытается не упасть.
— Если бы их усилия были вознаграждены, мать бы сто раз уже заменила меня на другого наследника. Какое разочарование для нее!
Глядя на Третьего Принца, Баосян вспомнил, как долго до него самого доходило, что вожделенного принятия не дождаться никогда. Он был старше Третьего Принца, когда познал мир и убил в себе нелепую надежду быть любимым.
Воздух странно зазвенел, но ду́хов в комнате Баосян не видел, если не считать призраком самого себя — юного, вдруг проявившегося в чужих чертах.
Что-то стукнуло его по лбу и отлетело. Не успевший пригнуться Баосян воскликнул:
— Сын черепахи!
Третий Принц ответил ему хищной улыбкой:
— Думай, чьего отца оскорбляешь!
Баосян поднял с пола «снаряд». Очищенный каштан. Он ничего не имел против каштанов, если только их не надо чистить самому. А то еще загонишь невзначай осколок закаленной на огне скорлупы под ноготь — заживать будет неделю. Для Эсеня же вся прелесть была в том, чтобы сражаться с каштанами. Иногда, зимой, когда отец бывал в отъезде, они сидели вдвоем в притихшей усадьбе. На жаровне в сковороде потрескивали каштаны, снаружи падал снег. Баосян читал, а Эсень методично чистил орехи.
Он вдруг чуть не поперхнулся воображаемым каштаном, сладким, мучнистым. Бросил орех и снова стал рыться в хламе, ища свою одежду.
Третий Принц следил, как он одевается. А потом отрывисто произнес:
— Уже поздно. Может. Останешься.
Баосян никогда не просил у Министра доброты. А вот доверия Третьего Принца добивался. Радости ему эта мысль не добавила. Принц открылся, и теперь беззащитен перед Баосяном. Тот должен баюкать и оберегать сердце друга в ладонях, как сделал бы любящий человек.
Но Баосян не любил Принца и пришел сюда со своими целями.
— В другой раз, — он изобразил на лице сожаление. — Мне надо заскочить на службу. Сегодня после обеда Министр попросил меня оплатить один из счетов Главного Советника. Я отправил гонца, но теперь мне это покоя не дает: не помню, чтобы у нас был договор о купле-продаже с тем торговцем. — Госпожа Ки на другом конце ниточки дернулась, как марионетка, готовая сплясать. — Я бы и внимания не обратил, этих договоров столько… все не упомнишь. Только сумма большая — такую я бы запомнил. — Он с удовлетворением заметил, что Третий Принц смотрит на него необычно пристально. — Ерунда, наверное. Но если не проверю, не усну до утра.