Ей только показалось, что Великий Хан спит. Как только взгляд девушки коснулся его, он выпрямился. Она увидела, как мгновенно вспыхнуло тонкое лицо, еще более изможденное, чем в их прошлую встречу, будто сон — если он спал — не освежил, а утомил его. Взгляд покрасневших глаз нашел Ма, застывшую с листком в руке.
Она быстро присела в поклоне. Когда он явился к ней в тот вечер, она ожидала чего-то совсем другого. Ей представлялся кто-то вроде Чэня Юляна. Человек, до которого в принципе нельзя дотронуться, чья власть держит людей ровно на том расстоянии, на котором ими удобно управлять или уничтожать их. А этот Великий Хан сам себя превратил в оружие. Ей запомнились его тонкие нервные пальцы, более привычные к кисти, чем к луку, шорох его подола, шелковая вкрадчивость речи. В нем было много женского, отчего хотелось наблюдать за ним краем глаза, чтобы понять, как все эти качества выглядят без налета неловкости. Интуиция подсказывала Ма: то, что привлекает ее, у других должно вызывать отвращение. Это отвращение он и пытался пробудить в ней при первой встрече. Зачем-то оно ему было нужно.
Он был в замешательстве, потому что провокация не сработала, хотя на всех остальных действовала прекрасно.
Великий Хан не спеша спустился по ступенькам и навис над Ма. Встать не попросил, и она ощутила опасность.
— Госпожа Шинь. Добавите ли вы свое осуждение к мнению моих приближенных, которые считают, что поэзия — не лучшее времяпрепровождение для Великого Хана? Как утомительны эти призывы заняться чем-нибудь подобающим! Весной Великий Хан должен охотиться на лебедей, видите ли. Хотя, если бы они рискнули собрать мои черновики — эту задачу взяли на себя вы, — им бы, по крайней мере, стало ясно, что плоды моих трудов вряд ли достойны называться поэзией.
Ма открыла рот — это горькое самобичевание требовало ответа, — но Великий Хан опередил ее и воскликнул с глубоким сарказмом:
— О, вот сейчас благородная наложница со знанием дела оценит мои стихи! Я забыл, что все женщины хорошо образованны в этой области, хотя и только в ней. Конечно же, я слишком суров к своим талантам. Из-под пера правителя таких изящных строк не выходило со времен Императора Хуэйцзуна, жалкого опозоренного бедняги. Или вы хотели прокомментировать мою изысканную каллиграфию? Говорят же, что по почерку можно прочесть сердце человека. Вам что-нибудь сообщает о моем нраве то, как я обращаюсь с кистью?
Ма с неприятным чувством поняла: хан не простил ей прошлую встречу.
Худой и лихорадочно напряженный, Хан казался одновременно и отравленным, и отравителем, ожидающим, пока подействует яд. Ма впервые испугалась его, когда услышала мягкое:
— Может, вы хотели бы увидеть меня настоящего?
Он подозвал главного евнуха, коротко с ним переговорил, и тот умчался. Великий Хан последовал за ним более аристократическим шагом, бросив через плечо:
— Я ждал знаменательного момента. Пойдемте, благородная наложница.
Он вывел ее на главную площадь перед Большим Залом. Еще не успев осознать, что за странная конструкция возвышается посреди площади, Ма словно приросла к земле. У нее вырвался протестующий стон.
Великий Хан быстро взглянул на нее. Он забавлялся. Жестокие у него забавы.
— Не могу себе представить, что у вас во дворце не бывает казней. Разве что в Корё тишь да гладь. Или они у вас просто не публичные? Мы предпочитаем, чтобы наказание служило посланием для непокорных. — Он спустился на площадь, и ему даже в голову не пришло, что Ма может за ним не последовать — разве у нее был выбор? — Хотя Чжу Юаньчжана, наверное, не поймет.
Дворцовые слуги засуетились вокруг конструкции. Железный котел, который Ма не обхватила бы и двумя руками, покоился на куче дров и щепок. Поверх котла стояла чудовищных размеров бамбуковая корзина. Туда вполне мог поместиться человек, свернувшийся на боку калачиком. Крышка уже была закрыта. Как сказал Великий Хан, ждали знака.
Великий Хан не отдал приказа начинать. Сам факт его присутствия послужил сигналом.
Сначала ничего не происходило, только слуги разжигали и ворошили пламя. Великий Хан непринужденно сказал:
— В какой-то мере вы можете записать казнь на свой счет, Госпожа Шинь. Ваш король помог мне разбить этого человека. Его имя — Болуд-Тэмур, он бывший губернатор Шаньси и отец прежней Императрицы. Думаю, он бы предпочел видеть на троне кого угодно, лишь бы не меня. У него ко мне стойкая неприязнь. — Он немного подумал. — Хотя, наверное, моя неприязнь к нему ничуть не слабей. Его сын превращал мою жизнь в пытку. Я сделал так, что его изгнали, и по заслугам. Вы, без сомнения, слышали, какое несчастье постигло его дочь. Признаюсь, тоже моих рук дело.