И тут Эсень сказал голосом, придушенным от гнева:
— Соберись!
Ну конечно, мелькнула смутная мысль. Вот почему Эсень был зол. Он злился не на друзей за то, что они сделали с Баосяном, а на самого Баосяна — за то, что не смог отбиться. Теперь понятно, с упавшим сердцем подумал он, Эсень не вмешивался так долго, потому что сам боролся с желанием врезать.
Эсень не был защитником Баосяна. Молодой воин, он ничем не отличался от прочих. Чувствовал то же, что они. Баосян ошеломленно осознал: «И ты меня тоже ненавидишь».
Теперь, сброшенный в уличную грязь безымянным убийцей, парализованный ужасом и болью, Баосян чуял присутствие брата. В его воображении призрак стоял чуть дальше по улице, незримый для всех, кроме Баосяна, и наблюдал за ним с той же тяжелой, как камень, ненавистью. На грудь давило невыносимо. Баосян был слаб и напуган, а помощи ждать неоткуда. Он услышал свои собственные рваные вдохи и понял, что вот-вот умрет.
«Ну что, братец, доволен? Ты всегда желал, чтобы меня — такого — не было. Теперь твое желание исполнится, причем тебе и пальцем не пришлось пошевелить ради этого. Сам мир постарался вместо тебя. Поставил меня на место, воздал по заслугам».
Чужие руки схватили его за горло, и присутствие призрака стало еще более осязаемым. Словно Эсень притаился где-то прямо за плечом. На краю зрения качнулись косички. И тут отстраненность Баосяна разбилась вдребезги. Он провалился сквозь лед в бездну. Какое же чувство может быть столь ужасным и огромным? Видимо, гнев. Но на сей раз он не принес Баосяну знакомого яростного праведного наслаждения, а запульсировал страшной болью. В ее тисках он мог думать только об одном — что теперь ему никогда не достичь цели. Никогда не ранить Эсеня так, как тот умудрился ранить его.
Но душить его никто не стал. Грязные пальцы нырнули в рот. «Они хотят вырвать мне язык, а потом убить?» Он нечленораздельно взвыл от ужаса.
— …Осторожней, Принц, — сквозь завесу паники пробились слова. — Не то отрежем язык, а заодно и… — нападавший вынул руку изо рта Баосяна и схватил пониже, сильно, до крика, — …эту маленькую птичку.
Человек отпустил его и встал. Они ушли, а дрожащий, задыхающийся Баосян остался лежать, свернувшись креветкой. Он с трудом соображал, что все-таки произошло. Если Императрица хотела его смерти, почему его отпустили? Она играет с ним? Или…
Как и большинство жителей Ханбалыка, нападавший говорил по-монгольски с резким акцентом. Родной язык у него был другой. И, если призадуматься, вовсе не привычный ханьский и не какой-нибудь из наньжэньских языков Центральных равнин, побережья или даже дальнего юга, где наньжэньская речь еще сильней, чем в Хэнани, смахивала на наречие царства Чам. На языке нападавшего Баосян не говорил, зато понял, кому он родной.
Нападавшего подослала отнюдь не Императрица, а Госпожа Ки.
И этот корёский акцент он уже где-то слышал. Перед глазами мелькнули ямочки на щеках, корзинка с гранатами.
Головоломка сложилась в один миг. Третий Принц, может, еще не понимал собственных склонностей, но его мать все поняла. Она видела, какими глазами Третий Принц смотрит на Баосяна. Скорее всего, ей докладывали о встречах в резиденции. Вот она и подсунула ему кокетливую служанку — проверить, действительно ли его предпочтения таковы, или он притворяется, чтобы подставить и затем шантажировать принца.
Баосян похолодел. Задним числом стало понятно, что он был на волосок от гибели. Если бы ответил на заигрывания девушки — а ведь мог, ибо действительно притворялся, — Госпожа Ки ему бы не предупреждение отправила. Она бы его убила, опередив даже Императрицу.
Вообще надо радоваться, что уцелел. Ноющая боль между ног затихала. Ему и сильней доставалось. Но жуткое, накатывающее волнами присутствие Эсеня вызвало гнев. Схлынув, тот оставил усталую тоску, какая бывает после долгих слез.
Когда Баосян наконец-то кое-как встал на ноги, уже стемнело. Призрак исчез. Счетная книга валялась в грязи, там, куда и выпала из-за пазухи. Она была испорчена — труды нескольких дней пошли прахом, — но оставлять ее на улице нельзя. Ее надо тайно сжечь.
Он отыскал свою лошадь в тенистом проулке меж двух тесно стоящих стен, с трудом взгромоздился в седло и поехал домой.
7
Тайчжоу
В темноте покачивалась рыбацкая лодка. В отсветах фонаря, заслоняемого кормчим на носу, Оюан едва различал шесть скорчившихся силуэтов вооруженных, облаченных в доспехи людей Чжу. Остальные члены отряда погрузились в другую лодку, отсюда казавшуюся всего лишь плавучей точкой света, которая могла находиться с равным успехом на расстоянии вытянутой руки или одного ли. В полной тьме у Оюана возникло ощущение, что он завис посреди бесконечной пустоты. Прямо по курсу бесформенной массой против облачного неба вздымался островной волнорез, под ногами колыхалась вода без отражений.