Генерал Чжан весело прищурился, словно прекрасно понимал, что она делает, но все же не мог устоять.
— И почему мне кажется, что это я должен просить прощения?
Спустя мгновение он усадил ее к себе на колени. Тяжелый шелк его одеяния был холоден, и от него пахло морозным ночным воздухом. Даже в такие моменты, когда они были максимально близки, он прикасался к ней настолько нежно и благоговейно, будто она может сломаться. Она ощутила легкое презрение. Перед чем он благоговеет? Перед нарисованным кукольным личиком, в котором нет ничего от ее истинного лица, как и в притворном желании нет ничего от нее настоящей? Эта нежность как бы отрицала все, чего она достигла к моменту их встречи. Если бы неосторожное прикосновение могло сломать Мадам Чжан, она давно сломалась бы.
Минуту он просто держал ее в обьятиях. В высокой прическе застряли крохотные красные листики. Наверное, нацеплял, когда пробирался к ней через сад. Пряди на висках еще не отросли так, чтобы можно было зачесать их наверх, и вились небрежно у лица. Шелк его наряда нагревался их теплом. Затем, ощутив наконец намерения генерала, она отклонилась от поцелуя. Неприкрытое огорчение забавляло. Ей нравилось дразнить любовника, разжигать желание. Главное — не переусердствовать. Она соскользнула с коленей генерала и с легким смехом потянула его в спальню.
В искусстве дождя и облаков генерал Чжан спешить не любил. Будь на его месте другой, Королева досадовала бы на эту медлительность, на необходимость хвалить чужие усилия. Нет, в нем не было ничего особенного. Обычный мужчина, с обычными желаниями, и ее тело принимало его с тем же отстраненным осознанием собственных ощущений, с каким она опускалась коленями на твердые половицы, или шла пешком, или ела что-нибудь слишком горячее или холодное. Но с ним было легко. Со временем он стал особенным в длинном ряду взаимозаменяемых. Она уже не собирала по крупицам его слова и жесты, чтобы сложить мозаику и понять, что он чувствует, а воспринимала генерала целиком. Он был знаком ей, словно дерево, выращенное из семечка. Притворялась она до такой степени инстинктивно, что это уже не казалось работой.
Он был на ней и в ней. Она обняла его жилистое тело и ощутила, как разливается мягкое удовлетворение, успокаивающее, словно теплая ванна. Прямо сейчас никуда не надо рваться. Она вложилась в него, и каждый миг потрачен с пользой.
После они лежали, переплетя пальцы. Тепло еще не погасло, и она сказала, повинуясь импульсу:
— Пойдем вместе завтра любоваться луной на празднике? Я устрою так, чтобы он был занят.
Ложе, стоявшее в глубине комнаты, с трех сторон закрывали ширмы из ароматного сандалового дерева. С четвертой стороны колыхалась двойная занавесь из парчи и газа. На этот раз они не поленились задернуть только газовую. Сквозь мерцающую ткань комната смутно светилась оранжевым, как мир сквозь языки пламени.
Он стиснул ее руку, словно извиняясь:
— Не могу.
Ее это задело:
— Что значит — не могу?
— Уже пообещал отвезти семью в холмы по случаю праздника. Здесь, в Пинцзяне, мы нечасто проводим время вместе. Хочу, чтобы у нас с сыном остались общие воспоминания об этом городе.
Его семья. Жена, сын. Она никогда их не видела. Чжан Шидэ прилагал все усилия, чтобы две стороны его жизни не пересекались. А вот теперь они вторглись в их теплый, уютный мирок и как будто украли что-то у нее. Даже не украли — испортили. Испортили то, что она так долго и старательно выстраивала. Правильно делает, что не дает нам пересечься, зло подумала Мадам Чжан. С нее бы сталось избавиться от них давным-давно. Наверное, генерал это понимал. Ее накрыло мимолетное, незнакомое чувство: неприятно, что он знает темную сторону ее личности и даже принимает меры предосторожности.
Она сказала прохладным голосом:
— Отлично.
Ему бы сменить тему. Обычно в такие моменты у мужчин все из головы улетучивается, что было бы на руку. Но, к ее неудовольствию, генерал продолжал:
— Он уже почти мужчина. Мне в радость проводить с ним время. Хороший парень вырос…
Его черты смягчились. Скромное удивление человека, который и не мечтал о счастье — а оно пришло.
Она прошипела:
— В радость — больше, чем со мной?
Чжан Шидэ помолчал. Потом ответил терпеливо и честно:
— Ты знаешь, что вправе просить у меня что угодно. Но не проси меня разлюбить собственного сына.
Его честность была как удар кулаком. Королева делала все возможное, чтобы генерал был доволен. Исполняла любые желания. Он любил ее. Разве не вправе она взамен требовать от него исполнения своих желаний? При мысли о том, что его любовь к ней не безгранична, ее охватила ярость на грани отчаяния. На краю сознания всплыло непрошеное воспоминание о том, как долго она ждет от него того самого поступка…