Чжу взвалила на спину раздутый мешок, и Оюан уничижительно заметил:
— Ну прямо как муравьишка, который тащит рисовое зерно. Тебе бы не лошадь, а повозку, запряженную осликом. В самый раз будет. Так по-крестьянски.
— А!.. Кстати, об этом, — надо было ей раньше догадаться, что он собирается ехать верхом. — У генерала Чжана заставы на всех основных дорогах в Чжэньцзян, нам нет смысла идти по ним. Зато есть множество окольных троп через холмы, по которым крестьяне добираются из своих деревенек в город в базарный день.
— Ну нет, — сказал Оюан, сообразив, к чему она клонит.
— Да-да, — подтвердила Чжу, — пойдем пешком!
Спустя несколько часов — они еще и половины пути не осилили — Чжу остановилась и обернулась. Оюан, казавшийся в этой шляпе незнакомцем, с трудом поднимался по склону холма, озаренному луной. Его ноги, сбитые в кровь во время попытки к бегству, уже зажили. Но ведь Оюан никогда в жизни не ходил пешком на большие расстояния. Она помнила, какие у него узкие, бледные ступни — мельком видела их в темнице, еще в Интяне. Однако поразительно, что именно ноги были самой мужественной деталью во всем его облике. У наньжэньских знатных женщин — забинтованные лотосовые ступни.
— Больно?
— А больно было, когда я отрубил тебе руку? — злобно спросил Оюан и, не хромая, прошел мимо нее.
Чжу торопливо нагнала его.
— Ну разве это можно сравнивать? Мозоль и угрожающая жизни утрата части тела.
Тогда Чжу действительно было больней, чем когда-либо прежде. Но она легко пожертвовала бы еще парочкой рук ради мечты.
— За определенным пределом вся боль одинакова, — сказал Оюан. — Неважно, мозоль или утрата части тела, которая мне тоже знакома, так уж сложилось. Боль — это довольно скучно. Разница только в силе. Нарастая, боль тебя уничтожает. Пока, наконец, не покажется, что тебя и вовсе нет.
Спустя мгновение он добавил:
— Иногда это и неплохо.
Что за странная мысль! Чжу в принципе не могла себе вообразить, как можно желать самоуничтожения. На миг ее мысли уплыли в прошлое, к тому давно умершему мальчику, которому исходно принадлежало имя Чжу Чонба. Он лежал на постели, и вместе с его последним вздохом на волю вылетела великая судьба, и тогда сестра поймала ее. Ему не хватило сил вынести боль, рожденную желанием. А Чжу — хватило.
— Ну ладно. Я устал. И ноги стер. Наверное, можно передохнуть, — объявил Оюан. Недалеко от тропы росло одинокое дерево, под которым земля была сухая. — Вон хорошее место!
Проверив, нет ли коровьих лепешек, Чжу плюхнулась на землю. Оюан стоял, четко вырисовываясь на фоне темного гребня холма, в ореоле лунного света и призрачного сияния. Всем своим видом он выражал, что сидеть ему не хочется. Но вскоре подошел и неловко устроился рядом с ней.
Лунный свет искажался, струясь сквозь тела призраков. Они слетались к Оюану, стоило тому остановиться. Чжу сняла башмаки и носки — вроде как чтобы дать отдых ногам. Но потом обулась на босу ногу. Спустя минуту Оюан, избегая смотреть на Чжу, взял ее носки и натянул поверх своих собственных.
Они отдыхали, слушая крики ночных цапель, летящих к реке. Полупрозрачные призраки бледным туманом клубились вокруг Оюана, и от этого казалось, что он где-то далеко, даром что сидит на расстоянии вытянутой руки. Чжу вспомнила, как увидела его впервые — те несколько первых встреч. Он казался далеким, как прекрасная луна, хотя связь их уже тогда была неодолимей земного притяжения. Это странно и правильно — сидеть с ним рядом. Словно она съехала по склону холма ровно туда, куда надо.
К ее удивлению, Оюан нарушил молчание:
— Призраки… Ну те, что ходят за мной по пятам. Они выглядят… как при жизни?
Чжу видела своих отца и брата в призрачном обличье. Те стояли по дальнюю сторону могилы, озаренной луной. Их с братом долго связывали страх и судьба. Но эта связь померкла — Чжу изменилась. О тех призраках она теперь вспоминала так, словно кто-то рассказал историю о каких-то чужих, незнакомых людях.
— Твои похожи на людей, — сказала она Оюану. Наверное, лучше было не рассказывать ему об искореженных несчастных чудищах, лишенных покоя и обреченных таиться, как хищние звери, по темным закоулкам мира.
Оюан смотрел в сторону, скрытый полями шляпы. Он долго молчал, и Чжу решила, что больше вопросов нет. Затем спросил не своим голосом — так, что и не угадаешь, на какой ответ он надеется:
— А Эсень-Тэмур там?
Эсень-Тэмур, Принц Хэнани. Более десяти лет назад Чжу сидела на крутой зеленой крыше монастыря и дивилась на юного монгольского вождя, чьи косички метались на ветру, как грива нетерпеливого скакуна. Ей тогда было совершенно неважно, кто он такой. Только теперь она задним числом поняла, что это и был сын человека, убившего всю семью Оюана. Тот, кто был Оюану хозяином и властелином до того самого дня в Бяньляне, когда Оюан предал и убил его.