— Нет, благодаря тебе.
Третий Принц возмущенно рассмеялся.
— Исключительно благодаря мне!
— На будущее, если решишь подать Императрице идею наказания, — задумчиво заметил Баосян, — посоветуйся сначала со мной.
— Чего ты жалуешься? Ты и тридцати ударов не получил. — Третий Принц разулся, прежде чем войти в купальню. Его босые ступни на дощатом полу казались несуразными, как лапы щенка. У купальни было всего три стены — вместо четвертой висячая бамбуковая ширма, как обыкновенно бывало в старых домах, — но холод отгоняли мириады жаровен.
— Ты что, даже не помнишь? Министр доходов за тебя пять ударов принял. Сказал, мол, он за тебя в ответе. И знаешь что: даже не пикнул! Сразу видно — отец настоящего воина.
Баосян вспомнил испещренное морщинами лицо Министра, белое исподнее, в котором его растянули на скамье. Он об этом не просил. Не хотел его доброты. В новом, размытом сознании Баосяна чувства, какими бы они ни были изначально, расцветали медленно, безболезненно…
— Наверное, надо было кинуть тебя в темницу, — размышлял Третий Принц, — но туда если попадешь, назад уже не выйдешь. Отец не умеет прощать. И закончил бы ты, как тот предатель-маньцзи, который сидит за решеткой, сколько я себя помню. Ты наполовину маньцзи, вы бы подружились! Или нет. Сын в отца, верно? Если папаша этого сучонка-евнуха такой же, хорошим собеседником ему не стать. — Он широко ухмыльнулся. — Хотя твой брат со мной бы не согласился, я уверен.
А вот эта новость стала бы потрясением, будь Баосян в своем обычном состоянии. Воскрешение из мертвых! У Баосяна возникло чувство, что он смотрит пьесу. Он еще носил детскую прическу, когда генерал Оюан-старший потерпел поражение и был отправлен в Ханбалык, где — предположительно — встретил свой конец от рук Великого Хана. Одна-единственная смерть пустила такие круги по воде, что вся жизнь Баосяна пошла по-другому, равно как и жизни тех, кто его окружал.
Он понял, что беззвучно и страшно хохочет. Смех лился из него неудержимым потоком, точно слезы. Баосян запрокинул голову — боли не было, только край ванны давил ему на шею сквозь мокрые волосы. Все могло пойти иначе. Он сказал, задыхаясь:
— Но это же хорошо. Под конец. Так даже лучше выйдет.
Баосян впитывал все как губка, зрачки расширились, готовые поглотить весь мир. Третий Принц сказал с ноткой осуждения:
— Ты что-то принял.
— Сейхан дал мне какое-то снадобье. Очень действенное. Ничегошеньки не чувствую. Чудесно. Чудовищно.
Но если бы не чувства, если бы не его способность идти навстречу судьбе по бритвенно-острому краю гнева и злобы, что бы с ним сталось? Пропал бы, подумал он.
— Сейхан? Этот твой сэму, который околачивается снаружи? — Третий Принц напрягся. — А он не…
Баосян откинулся назад. Заметил, как взгляд Третьего Принца скользнул по его груди, по багровым кружкам сосков.
— Не волнуйся! Ему все равно, чем я занят. Иноземцы, они другие. Если бы мы были у него на родине, он бы меня ненавидел, как всякий. Но он служит мне здесь, и это ничем не угрожает его чести. В глазах Сейхана мы тут все извращенцы.
По ассоциации он вспомнил чужеземку Госпожу Ки:
— А я и не знал, что ты говоришь на языке своей матери. Ты же на нем говорил, правильно? Когда спасал меня. Ты не такой идиот, как кажется.
— Люди про меня много чего думают, — ответил Третий Принц, — только вот дураком никто не считает. Кроме тебя.
— Ага, но сидишь ты тут как дурак… одетым.
Третий Принц сглотнул. И трясущимися руками принялся расстегивать одежду, слой за слоем. Грудь у него была светлее, чем у Баосяна, с той же неровной краснотой, что и щеки. Мышцы — юношеские, плоские. Он, возможно, еще растет. Рельефный живот, ребра, бедра… Тело сильное, но такое уязвимое в своих неприкрытых желаниях. Женщины могут прятать страсть, а мужчины — нет. Третий Принц разделся до полной честности. До истины. Он избегал взгляда Баосяна. Перья зимородка скользили меж его косиц. С новой, медленной вспышкой чувств Баосян понял, что никто раньше не смотрел на него так. Принц первый.
Третий Принц тихо сказал:
— Я не хотел тебя спасать.
Ему до сих пор казалось, что это слабость, пусть он и нашел в себе смелость признать собственные желания. Многим и того не удалось. Баосян мечтательно сказал:
— Ты храбрее его.
Он встал и обернулся. Вода стекала по телу ручьями, озноб пробежал по обнаженной коже. Внутри расцветала усталая нежность. Все тело саднило сильно, но безболезненно.
Третий Принц шагнул к нему — в ванну. Баосян, уже покрывшийся мурашками от холода, инстинктивно потянулся к чужому, близкому теплу. Вместо боли — чистое ощущение, внутреннее биение, слаще страсти.