Из разведки командир не вернулся, и его судьба до сих пор не известна.
Группа выбрала нового командира — Павла Проворова, вот он на снимке — и пошла минировать шоссе. Заминировали. Подорвали немецкую автоколонну — два грузовика с боеприпасами сдетонировали.
Неосторожно наблюдавшие за взрывами комсомольцы были замечены боевым охранением колонны, немцы открыли огонь и начали преследование. При огромном перевесе сил группе грозило уничтожение, но им удалось оторваться, уйдя в болото, а нацисты не рискнули лезть в трясину.
«Когда мы уже в лесу остановились перевести дух, то обнаружили, что среди нас нет Сони Макаровой. Мы подавали условные сигналы, прочесывали лес, но Соню так и не нашли. Мы решили, что она оступилась с одной из кочек, по которым мы бежали, и ее затянуло болото. Это была вторая потеря в группе, нас осталось семь человек».
Задание группа выполнила, но обратный путь был очень тяжелым — диверсанты сбились с пути и не смогли выйти в условное место. При попытках перейти линию фронта наугад они постоянно попадали под обстрел минометов и пулеметов.
«Продукты у нас кончились, и мы питались дарами природы: грибами, рябиной, травой. Одежда наша и обувь намокли и были грязными — приходилось переходить вброд речушки, идти под дождем. Но самое страшное случилось, когда нам все же удалось перейти линию фронта и мы оказались у своих».
Как выяснилось позже, в тот район была заброшена группа немецких диверсантов, и наших комсомольцев приняли за них. Очень жесткий допрос продолжался всю ночь, и поутру группу едва не расстреляли — радиоподтверждение из центра пришло в самый последний момент.
Вернувшись на базу, они узнали, что Соня Макарова не утонула в болоте — отстав, она потерялась, но вскоре прибилась к группе Крайнова, действовавшей поблизости. И там произошла трагедия.
«При подготовке к минированию Соня достала из рюкзака мину, и она взорвалась у нее в руках. Рядом стоял открытый рюкзак, где было еще несколько мин, брикеты тола, бутылки с горючей смесью. Взрыв был такой силы, что у Сони оторвало руки и ноги. У Маши Кузьминой, сидевшей рядом с Соней, размозжило череп и вырвало глаза, у Наташи Самойлович все лицо было усеяно мелкими осколками металла. Был сильно контужен Коля Масин, а у Валентина Баскакова из ушей потекла кровь. Другие, кто сидел подальше, отделались мелкими ранениями.
Соня стонала и все время просила прощения у своей мамы — она ушла в военную часть 9903 втайне от нее, когда та гостила в семье старшего сына, ушедшего на фронт. Примерно часа через три после взрыва и Маша, и Соня ушли в небытие.
Сердце мое обливалось кровью. Соня, Сонечка, что же я скажу твоей маме?
Так как мы возвратились в часть без командира, группу нашу расформировали. Во второе задание и последующие я ходила в составе группы Григория Лаврова» — завершает свой рассказ Клавдия Сукачева.
Митинг в освобожденном Волоколамске у места казни восьми бойцов в/ч 9903
Я думаю, нет необходимости объяснять, почему именно на первые рейды падает львиная доля потерь комсомольцев-диверсантов.
Вот географическая разбивка пропавших без вести «диверсантов Спрогиса»:
• под Москвой — 431 человек;
• на Брянщине — 81 человек;
• в Белоруссии — 150 человек;
• в Восточной Пруссии — 21 человек;
• в Латвии — 7 человек.
Как мы видим, больше половины погибли при обороне Москвы, в первые месяцы, в первых выходах за линию фронта, когда война брала свой страшный «налог за опыт».
Кроме того, «комсомольцы-диверсанты» теряли людей и вполне мирными способами — благо, это было несложно. Как вспоминал один из выпускников «хозяйства Спрогиса» Александр Кучков:
«Отказаться от учебы и выполнения боевого задания до вылета можно было в любой момент. В первые месяцы присягу мы не принимали, военнослужащими не считались, формы не носили. Отказавшихся спокойно и безо всяких последствий отпускали по домам, предупредив о необходимости держать язык за зубами. По окончании школы был произведен отбор и формирование групп. Перед отправкой отпустили домой на одни сутки, строго предупредив о секретности нашего назначения».