Может быть, немного опоздать?
Минут на пятнадцать хватит?
А если он тоже опоздает? Тогда на полчаса?
Но вдруг у него только и есть эти полчаса до самолета?
Он вообще помнит, как я выгляжу? Я-то помню. Ооооо, я помню его с ног до головы.
Прямо-таки неловкий момент — сидеть напротив мужчины и точно знать, как выглядит его член. В подробностях.
Даже лучше, чем его татуировки. Хотя про татуировки я тоже все знаю — в каком порядке они появлялись на его теле, что написано на внутренней стороне бедра, какое имя он «забил» разноцветным рукавом на левом предплечье и как изгибается гигантский скорпион у него на спине, когда Дэрил вколачивается со всего размаху… кхм. В общем, много знаю.
Очень.
А он меня видел толком?
Пять секунд вживую, пока он разглядывал меня с наглой улыбочкой, а я готовилась бежать?
И одно крайне удачное селфи, где я выгляжу лет на десять лучше.
Вывеска с алыми неоновыми буквами, столик у окна за колонной — я сразу его увидела.
Ноги моментально вросли в землю, а в мозг вцепились миллионы зубастых крошек-сомнений. Идти? Не идти?
Кой черт, я же всю жизнь буду жалеть, что струсила!
Я тряхнула головой и вспомнила, что сегодня с утра волосы на удивление удачно уложились в прическу, я нанесла только немного мусса для закрепления. И стрелки ровно нарисовались с первого раза. Не пропадать же добру!
И я решительно направилась к столику за колонной, от волнения впечатывая каблуки туфель в плитку пола с такой силой, что, кажется, летели искры.
— Привет! — сказала я, остановившись за метр до него, не в силах больше сделать ни шагу. И не сказать ни слова. Так близко мы еще не были.
Он поднялся, встречая меня и сделал шаг вперед, становясь еще ближе.
Взгляд почему-то сфокусировался на напряженной жиле у него на шее, которая всегда часто пульсировала, когда он кончал в кадре, и выше, к глазам, подниматься отказывался.
— Привет, — ответил он, и по тону я почувствовала, что он улыбается. — Я тебя издалека увидел, но решил — вдруг ты передумаешь? И сделал вид, что не замечаю. Рад, что ты все-таки подошла, Лиля. Можно тебя так называть?
Он отстранился, отодвигая стул напротив своего и коснулся моего локтя, приглашая сесть.
Я вздрогнула, словно это прикосновение должно было утянуть меня в преисподнюю порока, где пылает адский огонь и слышатся только ненатуральные стоны и шлепанье тел друг об друга.
Глава 4. Вашингтон, аэропорт
Официант возник мгновенно, едва мы устроились за столиком.
— Что будешь пить? — спросил Дэрил.
— Капучино.
— Мне двойной эспрессо, пожалуйста, — ослепительно улыбнулся он.
И повернулся ко мне, как только официант отошел. Я тут же уперлась взглядом в поверхность стола. Выдерживать его внимание было слишком… господи, я не верю, что я это говорю, но — стыдно!
Я двадцать лет была замужем, и с сексом у нас все было отлично. Я родила двоих детей, а наши бесплатные роддома — то место, где всякое смущение и стыд просто перегорают в первые же пятнадцать минут, особенно если к тебе в смотровую приводят десяток аспирантов, которым надо же учиться и раскрытие смотреть, и роды принимать.
Но вот взглянуть в глаза порноактеру, который в курсе, что я видела, как он трахается — стыдно и все тут! Хотя вообще-то должно быть наоборот. Пусть он стесняется.
Но он, наверное, от этого атавизма избавился давным-давно.
Интересно, это уже выглядит как неловкое молчание или пока только как пауза, пока незнакомые люди собираются с мыслями, чтобы начать вежливую беседу? Я никак не могу отличить — у меня как-то все неловко.
Дэрил, вон, вполне непринужденно двигается: чешет руку, откашливается, откидывается на стуле.
Я же сижу как приклеенная — и хотела бы расслабиться, но по приказу это не сделаешь. Только и остается, что имитировать: складывать руки перед собой, усилием воли поднимать взгляд до четко очерченных темных губ — и снова сдавшись, утыкаться им в его руки.
На руках я, кстати, и залипла. На левом предплечье у него очень интересная татуировка, я все никак не могла ее на видео рассмотреть, сколько ни перематывала. Даже искала другие ролики, где поближе видно, но операторы почему-то фокусировались на других вещах. И в гугле по запросу ничего не находилось.
Теперь я могла рассматривать ее сколько хочу. Потому что кроме этого больше ничего не могла.
Я прямо ощущала кожей, как его взгляд скользит по моему лицу, как он улыбается и наклоняет голову набок, уже понимая, что я не просто так молчу. И эротический стыд сменяется социальным.