Слову не нужно видение, поскольку тот, кто говорит, выявляет себя не с помощью образов, а в собственной речи, оставаясь абсолютно внешним по отношению к любому образу, который он вызывает. В языке экстериорность осуществляет себя, раскрывает себя со всей присущей ей силой. Тот, кто говорит, присутствует при своем проявлении, будучи при этом совсем не идентичным тому, что слушатель хотел бы извлечь в качестве результата беседы и даже вне отношений дискурса, как если бы это присутствие посредством речи сводилось к Sinngebung со стороны того, кто слушает. Язык есть бесконечное преодоление Sinngebung с помощью значений. Это присутствие, превосходящее масштабом измерение моего «я», не поглощается моим видением. Преизбыточность экстериорности, не совпадающей с видением, все еще ее измеряющим, конституирует именно измерение высоты или божественность экстериорности. Божественность сохраняет дистанцию. Дискурс есть дискурс с Богом, а не с равными себе, согласно различению. установленному Платоном в «Федре». Метафизика — сущность этой речи, обращенной к Богу, она ведет за пределы бытия.
6. Выражение и образ
Присутствие Другого, иди выражение, являясь источником всякого значения, не может быть созерцаемо в качестве интеллигибельной сущности: оно воспринимается как язык и тем самым проявляет себя вовне. Выражение, или лицо, выходит за пределы образов, имманентных моему мышлению, как если бы они проистекали из «я*. Этот выход за пределы не похож на образ половодья, он возникает в меру — или в силу безмерности — Желания и доброты, как моральная асимметрия между «я» и «другим». Движение к этой экстериорности сразу же меняет свое направление, устремляясь ввысь. Глаз может видеть ее только благодаря позиции, которая, будучи расположением сверху вниз, образует начальное событие моральности. Потому что лицо, это присутствие экстериорности, никогда не может стать ни образом, ни интуицией. Любая интуиция зависит от значения, не сводимого к интуиции. Его корни лежат глубже, чем корни интуиции, и оно одно приходит издалека. Значение, не сводимое к интуиции, измеряется Желанием, моральностью и добротой — бесконечной требовательностью по отношению к себе, Желанием Другого, или отношением к бесконечному.
Присутствие лица, или выражение, не находится в одном ряду с другими осмысленными явлениями. Творения рук человеческих имеют смысл, но человек сразу же покидает их и определяет себя, исходя из них, и сам выступает «в качестве». Между трудом, результатом которого становится тот или иной продукт, имеющий значение для других людей, тех, что могут его приобрести, — это уже товар, выразившийся в деньгах, — и языком, в котором я присутствую при своем проявлении как незаменимый и бодрствующий, пролегает глубокая пропасть. Однако эта пропасть образована энергией бодрствующего присутствия, которое не покидает выражения. Она не является для выражения тем, чем воля является по отношению к результату своей деятельности, от которого она освобождается, предоставляя его собственной судьбе: получается, что она всегда хотела «массу вещей», которых никогда не хотела. Ибо абсурдность результатов волевой деятельности не связана с ошибками мышления: она обусловлена анонимностью, в которую сразу же погружается это мышление, непризнанием автора в результате этой сущностной анонимности. Прав Янкелевич, утверждающий, что труд не является выражением™. Приобретая ту или иную вещь, я десакрализую ближнего, который ее создал. Человек является действительно обособленным, не поддающимся обобщению только в выражении, где он может «поддержать» собственное проявление.