Одна из её педипальп протянулась к отцу Евлампию, но в тот же миг из-под рясы инквизитора блеснул его серебряный крест, треснувший еще при противостоянии с Раавом. Пробив острой заусеницей волосатый хитин, он вошел в её плоть, и чёрная жидкость брызнула на землю. Паучиха слегка вздрогнула всем телом.
— Ах… — Её голос стал сладким, почти ласковым. — Так ты ещё и кусаешься? Так даже интереснее… — В следующий момент её челюсти раскрылись еще шире, и я увидел, как её горло пульсирует, готовясь к трапезе.
Похоже, что серебро, на которое делал ставку священник, никакого особого эффекта на эту тварь не возымело. Надо было срочно переходить к тяжёлой артиллерии — Благодати, но отец Евлампий отчего-то тянул с её применением. И тут до меня начало доходить почему он медлит — ведь мы все находились рядом с ним, можно сказать, плечом к плечу. И, применив свою божественную ачивку, вместе с паучихой он размажет в сопли и нас! И он, похоже, это прекрасно понимал, сообразив куда быстрее меня.
Отец Евлампий с хрустом сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, а затем выдернул крест их ноги демона. Его глаза метались между мной, Ваней и Черномором — понимание, что он стоит перед выбором: нашей смерти от чудовища или смерть от его священной Благодати.
— Господи, прости мя грешного… — прошептал он, и в его голосе была не мольба о прощении, а, скорее прощание с жизнью.
Что задумал священник, я не понимал. А паучиха уже наклонилась ближе, её большие глаза отражали наши искажённые страхом лица, но центральное место занимало лицо батюшки, в котором светилась какая-то решительная отрешённость. Тварь распахнула свою «сложносоставную» пасть так широко, что вполне могла откусить монаху голову.
А вот священник, похоже, именно этого и дожидался, метнув паучихе в пасть треснувшее распятие, которое продолжал держать в руке. Не знаю, как ему удалось стянуть его с шеи, но у него всё отлично получилось. И направленный в цель недрогнувшей рукой, он влетел точно в раззявленную пасть монстра.
Еще в полёте крест полыхнул непереносимо белым светом, ярким, как вспышка молнии. Поначалу я подумал, что батюшка крестом лишь отвлекал внимание паучихи, а следом шандарахнул Благодатью. И ожидал, что мы все сейчас сгорим в его священном пламени.
Но нет — задумка священника была совершенно в другом — он просто «зарядил» крест Божественной силой и забросил его в распахнутую пасть восьминогого монстра. Паучиха взвыла и отпрыгнула назад, будто её обожгли. Её плоть почернела и потрескались, как сухая глина, в тех местах, куда попало сияние или которых коснулся крест. Но символ веры, тем не менее, со свистом вошел в её пасть и исчез в чудовищной глотке.
Паучиха внезапно дернулась всем телом, будто её ударило током. Её хитиновые пластины затрещали, а изо рта вырвался пронзительный визг. Она отпрянула, отлетев на несколько шагов, и впервые за всё это время в её движениях появилась… неуверенность.
— Что… что это⁈ — Впервые с той минуты, как мы оказались в её логове, в её голосе слышался настоящий испуг.
Отец Евлампий стоял, тяжело дыша, а я читал в его голове, как он в это время истово молит Господа, чтобы тот помог ему в праведной битве. И, похоже, что Бог его услышал. Чертова тварь совсем забыла о нас. Поначалу она попыталась отрыгнуть проглоченный крест, но из её глотки на землю исторглась только черная жижа, да пошел слабый дымок.
Паучиха зарычала, но рванулась не на нас, а прочь — в тень, подальше от света. Её ноги скользили по земле и разъезжались в стороны, будто она вдруг потеряла равновесие. Она пронзительно зашипела, её тело внезапно напряглось, а брюшко вздулось.
Я с удивлением заметил свет, пробивающийся сквозь хитиновые пластины. Похоже, что крест, напитанный Благодатью, продолжал «творить чудеса» в брюхе восьминого чудовища. Паучиха завизжала еще громче, у меня даже зазвенело в ушах — как бы перепонки не лопнули.
А её тело дрогнуло — паучиху реально так заколбасило. Свет изнутри её брюха становился всё ярче, пробиваясь сквозь трещины в хитине. Казалось, её распирает невыносимый жар Божественного света — того самого, что и должен сжигать всякую нечисть.
— Не может быть… — прошептал Ваня, заворожённо глядя на бьющегося в судорогах монстра. — Неужели удалось?..
Тварь скрючилась, её лапы судорожно цеплялись за землю, но тело уже не слушалось. Внезапно раздался глухой хруст — будто ломаются кости, только страшнее, звонче, влажнее. И потом… БА-БАХ! — Её брюхо взорвалось.