Да и из тени всем этим магам давно пора выйти. А то привыкли, понимаешь, всякие гадости втихушку устраивать! А нам такого «счастья» и даром не нать, и с деньгами не нать! В общем вот такие мысли бродили у меня в голове. А ведь еще можно в отдельное направление выделить «техномагию», зачатки которой я наблюдал в дедулиной лаборатории. Всякие-разные механизмы на магической тяге… Воображение уже вовсю мне рисовало этот чудесный мир недалёкого, как мне казалось, будущего…
Блин! Ладно, пора завязывать. А то размечтался одноглазый, о светлом будущем, а еще текущих дел не меряно! И не знаешь, когда с ними разбираться. В общем, будем решать проблемы по мере их появления. Сейчас мне необходимо дождаться, когда Вольга Богданович починит моего молодого дедулю, а затем попытаться освободить Глашу. Программа минимум имеется, а остальное — потом.
Погружённый в свои мысли, я слушал Вольгу Богдановича одним ухом, не обращая внимания на то, что творилось вокруг. А вокруг творились довольно примечательные вещи — потайной женский будуар, в который меня заманила Лилит… Да-да, именно заманила, ибо как сказал мне дед, изначально этой комнаты в особняке никогда не было. И сейчас эта небольшая комнатка стремительно менялась.
Самое начала сих необычайных изменений я пропустил — их от меня скрывал толстый бархатный балдахин кровати, на которой зубастая упыриха хотела меня натурально так отыметь. Во всех смыслах. И, если бы не своевременное появление Вольги Богдановича, так, наверное, и произошло бы. Но попробовать моей кровушки у неё всё-таки получилось.
И вот когда этот балдахин буквально испарился на моих глазах, я осознал, что нахожусь уже не в маленькой дамской спальне, а в довольно солидном помещении, все стены которого были сплошь расписаны красочными фресками и увешаны многочисленными старыми картинами, изображающими, похоже, всю плеяду моих достопочтимых предков.
Само же помещение напоминало мне какой-то выставочный зал, весьма неимоверных размеров. Да я словно бы в Третьяковку попал. Кровать прямо подо мной начала трансформироваться в широкий кожаный диван с высокой спинкой, так что мне пришлось скоренько одеваться, чтобы не остаться на прохладной обивке голышом.
— И как это понимать, дед? — натянув штаны и гимнастерку, поинтересовался я.
— Пескоройка вернула всё на круги своя, — степенно ответил Вольга Богданович, поднимаясь на ноги и прохаживаясь вдоль слегка потрескавшихся полотен и фресок.
Уверен, что каждое из этих художественных творений написано руками великих мастеров прошлого. Если уж сам Лёнька Давинчев здесь руку приложил, боюсь даже представить, какие еще гениальные мировые знаменитости могли здесь отметиться.
— Той комнаты, в которой ты оказался, никогда не было в родовом особняке, — сообщил мне старикан, остановившись напротив обнаженной красотки с гитарой.
Невзирая ни на что — она была обворожительна.
Даже на расстоянии чувствовалась в ней какая-то дикая и первобытная страсть. Похоже, что в ней до сих клокотала первородная сила Творца, в злобном взгляде горел неугасимый огонь творения. Да, искаженный злобой и ненавистью, трансформированный в ненасытную похоть, но дарующий такое неземное блаженство… В груди вновь защемило от недавних воспоминаний.
— Откуда же она взялась? — Я поднялся с дивана, подошел к фреске и остановился рядом с мертвецом.
— Она её сотворила, — произнёс старик. — Не знаю, когда это произошло, и при каком поколении после моей смерти, но за этой перворожденной стервой перестали следить с должным тщанием. Видимо, мои потомки решили, что раз на протяжении стольких лет ничего страшного не случилось — не случится и вновь. Пусть запирающая магия Да Винчи и была гениальной, но её хотя бы изредка нужно было подпитывать силой.
— Понятно, — кивнул я, — магия не вечна.
— Да и сама Лилит не сидела сложа руки в своей темнице, — согласно кивнул старикан. — Она искала лазейку — и нашла её, сформировав внутри особняка собственное магическое пространство, поместив в него и фреску со своим «изображением». Да так искусно она всё это провернула, что ни мои потомки, ни даже сама Пескоройка не заметили её исчезновения.
— А уже в этом пространстве она сумела выходить из картины? — продолжил я его мысль.
— Да, этот будуар с кроватью стал как бы продолжением фрески Леонардо, — ответил старик. — Раньше на картине не было ничего подобного, — продолжая разглядывать творение великого мастера произнёс мертвец. — Лилит стояла на фоне первородного мрака, и лишь одинокая свеча на подставке выхватывала её восхитительную фигуру из темноты…