Спустившись к жилью, немцы осознали, что улицы этой горной деревеньки были настолько узкими, что если сейчас им навстречу попадется лошадь или осёл, разойтись с ними будет совершенно невозможно. А высоченные каменные заборы — зиды, превращали отдельные дома и усадьбы в настоящие неприступные крепости.
Вальтеру натурально казалось, что время словно остановило свой бег в этом горном захолустье. Что эта деревня могла быть такой же и сто, и двести, и пятьсот лет назад. Двигаясь друг за другом по узкой улице, немцы не встретили ни единой живой души — деревня словно бы вымерла.
— А где все жители? — поинтересовался у Душана Бунге, которому отчего-то сделалось не по себе. — Куда они все подевались?
— Они за вами внимательно наблюдают, — сообщил старик, — но не спешат показываться. Слишком много горя им в своё время причиняли пришельцы. — Вас еще встретят…
И словно в подтверждение его слов улица неожиданно расширилась, превратившись в небольшую площадь у каменного строения старой церкви, которую эсэсовцы видели с перевала. На площади их действительно ожидали. Человек десять разновозрастных нелюдимых мужчин, заросших бородами едва не по самые глаза. Но абсолютно безоружных.
— Ко је старешина? — выступив вперёд под прикрытием своих вооруженных солдат, нервно сжимающих рукояти автоматов, по-сербски поинтересовался Грейс.
— Ну, я староста! Богда Миркович! — Бесстрашно шагнул вперед хмурый дородный мужик, лет шестидесяти, опирающийся на толстую и загнутую палку-клюку. Хотя она была ему явно не нужна. Его пепельная борода, основательно побитая сединой, воинственно торчала в разные стороны, а из-под насупленных густых бровей светились ненавистью темные глубоко посаженные глаза. — Чего надо?
— Прочтите… — Гауптштурмфюрер протянул старосте документ, переданный ему Минихом. — Мы — археологи… ученые-историки, — пояснил он на словах. — Будем проводить у вас раскопки… Нам бы крышу над головой, да питание свежее… Мы за всё щедро заплатим рейхсмарками…
— Можете расположиться в церкви, — внимательно ознакомившись с посланием целленляйтера, всё так же недовольно буркнул староста, — всё равно уже давно пустует. — Разносолов не обещаю, но сытно вас накормить как-нибудь сумеем. За хорошую плату, разумеется…
— Можете не сомневаться, — заверил его Грейс. — Оплата будет щедрой!
— Тогда держи! — Староста достал из кармана позеленевший медный ключ и, не приближаясь, бросил его эсэсовцу. — Вода в ручье за церковью, конюшня там же. С остальным разберётесь… — И через мгновение от встречающей немцев деревенской «делегации» никого не осталось.
— Гостеприимные, ничего не скажешь! — недовольно фыркнув, произнёс по-немецки Матиас.
— Настоящие дикари! — подхватил Бунге.
— Душан, а у вас в Сербии все такие? — поинтересовался у старика Грейс.
— Не судите их строго, Матиас — жизнь в горах весьма тяжела, — ответил Костич. — Тут не до нежностей, а особенно, извините за правду, к очередным захватчикам…
— Ну, да, понимаю… — не стал спорить со стариком гауптштурмфюрер СС. — Но такова жизнь — тот, кто сильнее, тот и музыку заказывает. Дитерикс! — окликнул он командира группы силовой поддержки. — Командуй пока! — И бросил ключи от церкви в руки выскочившему из толпы штурмшарфюреру СС.
Глава 10
Внутри старая деревенская церковь оказалась весьма запущенной, мрачной и неуютной. Когда эсэсовцы зашли под её каменные своды, у них сложилось такое впечатление, что дверь церкви отворили впервые за весьма длительный срок. Всё вокруг тонуло в толстом слое пыли, накопившейся в помещении за долгие годы забвения.
От порыва свежего ветра заколебались многочисленные «паучьи гирлянды», так же сплошь покрытые пылью. Эти липкие сети затягивали притвор[1] и центральный неф[2] буквально целиком. И чтобы пройти к церковному алтарю, нужно было хорошенько поработать, чтобы полностью их вычистить.
Сквозь сумрак и паутину виднелся двухрядный византийский иконостас с закопчёнными иконами, на которых сложно было разобрать даже композицию изображенных божественных сюжетов. Такого заброшенного состояния церкви Матиас никогда в жизни не наблюдал.
Если бы в его команду каким-либо образом затесался бы христианский священник, и неважно, католический, либо православный, он явно бы пришёл в неописуемый ужас от подобного святотатства. Да что там говорить, у самого Матиаса по спине пробежали холодные струйки пота от увиденного. Хотя, он бы никогда не назвал себя истинно верующим. Так, агностик[3], не более того.