«Без видимых усилий я влюбился…»
Без видимых усилий я влюбился.По трассе странницы-машины продвигались,земля и небо в снегопаде бились,водители водителей пугались.
И в этом обложном пространстве,и в этом воздухе створоженномя ехал в праздничном убранствеприподнятый, прямой, встревоженный.
Нельзя сказать, что не было за мнойтого, что называют «грузом лет»,нельзя сказать, что медом и виномя представлял заснеженный рассвет,
но мне открылась пустота любви,все пазухи, карманы страсти,вся незаполненность и неба и земли,вместилище надежды и участья.
Не то, чтоб верил я во что-нибудь такое,чтоб что-то новое я принял или понял,но даже за тревогу стал спокоени даже снег я обнял.
Живейшим утренником в пробках протолкавшись,подобно муравьям в Москву сползаясь,машины чавкали дорожной кашейи друг на друга огрызались.
«В последний раз ты выглядела вяло…»
В последний раз ты выглядела вяло,презрительно, твои словаложились комьями на одеяло,покачивалась голова.
Кутаясь в кружево, ты допивала кофе,гасила сигарету и молчала.По телевизору на выручку пехотедвигались танки вал за валом.
Я обомлел. Я думал: четверть векас тех пор как ты вот так сидела.Не человек – подобье человека,не тело, а подобье тела
сосуществуют с жизнью ежедневной,в которой я, которая во мне.В последний раз ты выглядела нервной,возможно, по моей вине.
Живя, не претендуя на бессмертье,хотя уже значительнейший срок,во временах прострелено отверстие —путь не далек. Хоть шерсти клок.
«Кто ушел сквозь эти дали…»
Кто ушел сквозь эти далив небывалые высотыи кому же наплевалив душу наши идиоты,
наши теплые друзья,забывая, что болезненноуходить сквозь эти дали —мы же тоже не железные —я и ты и ты да я.
«Сидим посасывая пиво…»
Сидим посасывая пивовесной у мутного окошка.Ах! Скоро в воздухе счастливомзабьются деловито мошки.
Ах! Скоро из земли травапойдет зеленая по-новому.Гуляют в голове словакандальником раскованным.
Гуляя так, гуляя сяк,идя на поселенье,бутылки зашвырнув в овраг,плеща из луж весенних
на брюки мох, на куртку грязь,себе на морду брызги,он руки тяжкие растряс,затекшие от жизни.
А мы сидели у окна,следили за кандальником.К нам за город пошла веснадорогой дальнею.
«Уже урчат в пруду ляг…»
Уже урчат в пруду лягушки,но не зазеленели ивы,уже в песочнице игрушки,но мир не выглядит счастливым.
Избавившись от наважденья,сижу в безделии приятноми соскребаю с вожделеньемналипшие на скатерть пятна.
Бездумно подстригать лапчатник,освобождая от семян,разглядывать в дали нечеткойпяток соседушек-полян,
читать о временах ушедших,почетно попивая чай,собрать фантазии и сжечь их,а новых больше не встречать,
не злиться ни на чьем пороге,стуча в захлопнутую дверь,не рыскать ночью по дороге,как будто ты бездомный зверь,
не упиваться правотоюи сладкую слезу обидна одиночество простоесменить. И так на все забить,как это Родине присталов ее сегодняшнем убранствеиз газа, нефти и металлана обезлюдевшем пространстве.
– Откуда родом ты, свинья?– Я из России. – Где же это?– Там, где народ одна семьяи очень быстротечно лето,
там, где урчат в пруду лягушки,вот-вот зазеленеют ивы,а внучка вытащит игрушки,но дед не выглядит счастливым.
«Уже луна над самым ближним лесом…»
Уже луна над самым ближним лесомприятно оживляет синь небес,уже лягушки с явным интересомтолпою покидают тот же лес
стремясь к прудам, где скоро станутотцами и мамашами икрыи хрюканьем своим доставятушам и мыслям радости игры.
Весна вовсю и даже, что везде, пожалуй,уже меж птиц возможные контактыпоставлены на обсужденье, и не малопрольется песен на пустынных трактах.
О, соловей-разбойник, соловей!Не наш, не наш тотем, не русский.Произойдет ли завтра смена вехи сиська выскочит из блузки
~ 4 ~