Какое–то время в течение следующих месяцев после опубликования новой конституции казалось, что не все надежды потеряны. Высказывались мнения, что ещё возможно было найти формулу сотрудничества между возглавлявшимся Кодряну национально–тоталитарным движением и новой, сконцентрированной в монархии, авторитарной антипартийной системой.
Вместо этого суждено было произойти противоположным событиям, что однозначно доказывает, что так или иначе в игре вокруг идеи и единства румынской нации более или менее сознательными инструментами были не честность и любовь, а совсем иные силы. Напряжение увеличивалось, и в то мгновение, в которое дело не двигалось с мёртвой точки, с одной стороны, легионерское движение интенсифицировало свою пропагандистскую активность, а с другой стороны, элементы, которые, оставаясь при правительстве, надеялись на лучшее, переходили на сторону Кодряну: даже генерал Антонеску, который в итоге был смещён с должности и арестован.
Таким образом, дело шло к объявлению войны. Правительство проявило инициативу сразу же после аншлюса, боясь, что реакция выльется в бунты и беспорядки. В этом состоит причина того, почему Кодряну был арестован как раз в этот период. Внезапно вспомнили, что он оскорбил министра; таким образом, его обвинили в государственной измене. Доказательства были настолько слабыми, что требования смертной казни или пожизненного заключения были отвергнуты, и Кодряну осудили на десять лет тюрьмы. Но и здесь просчитались: не было достигнуто ничего иного, кроме ещё большего волнения умов. Начался террористический период, как бы ответная мера или непосредственная акция против тех, кого считали несущими основную ответственность за беды румынской нации. Созданный Кодряну «батальон смерти», условием для членства в котором был целибат, чтобы быть готовыми к смерти в любое время, носивший имена Марина и Моты — павших в Испании руководителей «Железной гвардии», по команде таинственных «национальных судов» вступил в дело. Это брожение усилилось после капитуляции Праги. Однако вследствие этого реакция стала ещё сильнее и безжалостнее, дойдя до убийства Кодряну и его основных помощников и ареста Антонеску.
И вместе с тем произошло непоправимое, и никакое соглашение или урегулирование более невозможно. Из–за этого чудовищного убийства формально законной государственной властью можно констатировать, что с данной точки зрения до тех пор, пока это поколение живо, ненависть и жажда мести останутся неуспокоенными. Что произойдёт завтра с Румынией, остаётся под вопросом. Какова бы ни была развязка, нет сомнений, что благородный и великодушный вождь пал жертвой тёмных сил. Человек, в верности которого и честности все, которые приближались к нему, могли убедиться. Он сказал нам при последнем прощании: «В Риме, в Берлине — везде, куда бы Вы не отправились, передавайте мой привет всем сражающимся за наши общие идеи, и скажите им, что в непреклонной борьбе против демократии, коммунизма и иудаизма ‘Железная гвардия’, безусловно, на Вашей стороне».
Corriere Padano,Ferrara, 6 декабря1938 г.
О ДУХОВНЫХ ПРЕДПОСЫЛКАХ ЕВРОПЕЙСКОГО ЕДИНСТВА
Только немногие могут всерьёз оспаривать тот факт, что сегодня в общем всё европейское общество посреди пугающего чувства кризиса и неприятного ощущения, охватившего лучшие умы, взывает к идеалу высшей мировой культуры — культуры, в которой новый принцип должен вновь привести силы и носителей рассеянных европейских традиций к единству.
Точно так же является фактом, что определённые отрицательные силы, которые встречались раньше только в отдельных появлениях и, так сказать, в бесформенном состоянии, сегодня начинают организовываться. Они становятся властью в особенном смысле этого выражения. Тем не менее, в своём требовании господства и противоположности всему тому, что мы ценим в европейских традициях, такие силы образуют определённую угрозу, призывающую нас к созданию необходимой альтернативы. Также с этой точки зрения утверждается требование европейского единства по крайней мере в качестве оборонительного союза.
В этом отношении граф Р. Н. Куденхове–Калерги[88] ясно указал в своей брошюре «Сталин и Ко» на опасность, которую означает новая, советская Россия для будущей Европы. Эта варварская власть стремится в настоящее время к абсолютной организации всякой силы, рационализации и планомерной эксплуатации своих громадных естественных возможностей. В качестве первого проявления этой воли перед нами стоит пятилетний план; кроме того, она сознательно вооружается с намерениями вмешательства в международные дела. Если Россия будет придерживаться этого направления и этой воли к власти, мы увидим такого монстра, которому не сможет оказать сопротивление никакой отдельный европейский народ, а только лишь объединённая Европа.
Однако наше признание русской опасности не является единственным аргументом для создания традиционной Европой решающей альтернативы, прежде чем станет слишком поздно. Русской опасности на западе соответствует американская опасность. Верно, что при этом речь ещё не идет о непосредственной — материальной или политической — опасности, хотя уже само влияние американского финансового мира на европейскую политику представляет собой определённый риск. Однако остаётся опасность материалистического мировоззрения, которая может воздействовать на нас в том же разрушающем, антиевропейском смысле, как и большевистский фермент.
Само собой разумеется, Россию не стоит приравнивать к Соединённым Штатам. Оба государства постоянно обнаруживают несомненные различия с точки зрения людей, темперамента, расы и политического состояния. Как одна, так и другая культура демонстрирует нам демонизм коллективизма; анонимность власти; сознательное или инстинктивное умаление всякого трансцендентного интереса под интересы группы и её материальные воплощения; механический идеал и технический мессианизм; безразличие(Америка) или ненависть (Россия) к автономной личности и всякому виду незаинтересованной деятельности — ко всему, что ещё ценилось нами как «действие» или «созерцание» в традиционном смысле. В этой связи указывается на то, что советские идеологи, техники и даже поэты осознанно следуют американскому идеалу и придают ему почти таинственный ореол.
Здесь может находить место только одно или другое указание. Мы не можем подчёркивать — как мы делали это в другом месте — многочисленные моменты, где обе культуры на самом деле встречаются. Даже с экономической точки зрения нет никакой принципиальной противоположности между советским государственным трестом, где пролетарский капитал не может оставаться в руках отдельных людей, и системе непрерывных инвестиций большого американского производства, где капиталист сводится к чему–то вроде аскетического инструмента для расширения и непрерывного производительного размещения всякой прибыли. В конце концов, можно приписывать всё следующему различию: формы, которые при Советах добиваются своего напряжением, сохраняющим в себе что–то трагическое и дикое, фактической диктатурой и террористической системой, вновь появляются в Америке при внешней видимости демократии и свободы, но они оказываются стихийным результатом, к которому привел чистый интерес производства, освобождение от всякого традиционного элемента, «животный идеал» материального покорения мира.
По этой причине Америка таит в себе подстерегающую нас опасность, но не как Россия — не как враждебная сила с ясно сформулированной идеей. Скорее она несёт в себе зародыш именно такого искажения ценностей, той материализации и «социализации», крайним результатом которого является советский миф. Беззаботная американизация Европы вводит в неё троянского коня —принцип, который уничтожит всякий традиционный остаток в её народах. Внешний, практический, механический, по–спортивному американизированный образ жизни неизбежно несёт с собой взгляд на мир, в результате которого Европа — твёрдо, но незаметно — пойдёт как раз в том направлении, на котором ей угрожает опасность всемогущего советского массового человека.
[88]
Граф Рихард Николас де Куденхове–Калерги (1894–1972) — австрийский политик, основатель консервативного Панъевропейского Союза.