Насколько ему было известно, это было проповедью обращенному. Своим назначением в Тулон Вильнёв был обязан рекомендации Декре и должен был оказывать поддержку его взглядам. Сорокачетырехлетний Дени Декре был старше Вильнёва на два года. Он являлся свидетелем успехов и неудач французского флота, включая победу в Чезапикской бухте и поражение в битве при Ниле. Там он посчитал слишком опасным подставить свой фрегат под огонь крупных британских кораблей, оказывая поддержку попавшему в опасное положение флагманскому кораблю своего адмирала, и предпочел остаться в стороне от сражения. Они спаслись бегством вместе с Вильнёвом, и нашли убежище на Мальте. Будучи одаренным администратором, все же Декре не раз доказывал своими поступками, что ему важнее было остаться у власти, чем действовать в интересах флота. В частности, он избегал продвигать людей, могущих представлять какую-либо угрозу для него, и он пассивно отнесся к указанию императора составить список перспективных молодых офицеров.
Оба они — Вильнёв и Декре — искренне верили в то, что французскому флоту потребуется много времени, вложенных денег и практической учебы до того, как его можно будет выставить в качестве противника британскому флоту. Они чувствовали, что Латуш нарисовал Наполеону излишне оптимистическую картину шансов флота на успех, и их общая стратегия на 1805 год состояла в том, чтобы убедить императора в правильности их более осторожного подхода. Они намеревались сделать все возможное, чтобы, избегая прямого неповиновения, не допустить флот до решающего сражения и, в особенности, до самоубийственной попытки поддержки вторжения в Британию. Вильнёв писал пессимистические письма своему другу для того, чтобы Декре мог их использовать в попытке убедить императора отказаться от необдуманных действий, к которым тот склонялся.
Мнение, что в отношениях с Британией наилучшим выходом из ситуации было бы избежание столкновения флотов, всецело разделялось теми испанскими капитанами, к которым принадлежал и Дионисио Алькала Галиано. В июне 1805 года он вывел в море два корабля для тренировки неопытных экипажей. Они целую вечность готовились к выходу и, к разочарованию Галиано, делали ужасные ошибки, маневрируя при выходе из гавани; и все это на глазах у публики, наблюдавшей их из города, и британских фрегатов, следивших за ними с моря. Галиано доложил вице-адмиралу Игнасио де Алава, командующему флотом в Кадисе в отсутствие Гравины, что текущее состояние подготовки экипажа делало его корабль посмешищем, а команда, прежде чем сможет выходить из гавани, нуждалась в обучении элементарной морской практике. Единственным обнадеживающим признаком было желание сражаться. Антонио Галиано писал, что его отец был так возмущен, что собирался подать в отставку немедля после заключения мира.
Хотя команды и были настроены воинственно, большинство испанских офицеров оценивали перспективы боевых столкновений весьма осторожно. Косме де Чуррука почитался испанцами еще в большей степени, чем его друг Дионисио Галиано. Чуррука был сорокатрехлетним баском, всего на год моложе Галиано. Во время осады Гибралтара (1779-1782) он отличился в оказании помощи командам плавучих батарей, подожженных британцами. Как и Галиано, он участвовал в картографических съемках Магелланова пролива. Затем, в 1792 году, он отбыл на Тринидад, где производил съемку приборами, специально для этой цели заказанными в Лондоне.
По своему возвращению в Испанию он работал над морским словарем (Diccionario de Marina) совместно с Антонио де Эсканьо и заменял того в период болезни на посту начальника штаба во время блокады Нельсоном Кадиса в 1797-1798 гг. Затем он командовал линейным кораблем «Конкистадор» в Бресте, где служил под началом Латуша. Во Франции он написал пособия по военно-морской организации и боевой подготовке, а также по кораблестроению.
Несмотря на свою славу, Чуррука не был богат: в течение многих лет он не получал жалованья и фактически жил в омраченной долгами бедности. Вместе с другими быстроходными кораблями Объединенного флота он появился в Кадисе 20 августа, обремененный беспокойными мыслями о своей молодой жене Долорес, оставленной в Эль-Ферроле с неоплаченными долгами. Его экипаж также давно не получал жалованья, и на следующий день после прихода взбунтовались морские пехотинцы, приписанные к его кораблю «Сан-Хуан-Непомусено». Чурруке удалось спасти зачинщиков от смертной казни, а две замешанные в бунте роты были расформированы и распределены на другие корабли. Чуду подобно, что при такой жалкой неспособности испанского правительства заботиться о своих людях этот мятеж был единственным.