Намеченная жертва обычно встречала приближающиеся суда чуть ли не с дружелюбным любопытством, пока в лучах восходящего солнца… не мелькал железный гарпун и его раздвоенное зазубренное жало, пройдя сквозь толстый слой подкожного жира, не вонзалось глубоко в плоть животного. Атакованный кит нырял на дно, но тут же ощущал себя на привязи у судна над его головой. Когда он всплывал на поверхность, чтобы набрать в легкие воздуха, он рисковал быть пронзённым вторым, а то и третьим гарпунами. Вероятно, впервые в жизни ему пришлось испытать чувство панического страха, усугубленное мучительной болью от раздирающего пораженные мышцы железа.
После многочасовой титанической борьбы силы даже такого могучего кита, как сарда, постепенно угасали. Тогда суда сближались, и люди ударами тонких копий загоняли животное под воду, не давая ему наполнить воздухом сжавшиеся легкие. Наконец, смертельно раненный лилипутами гигант беспомощно покачивался на волнах, испуская фонтаны малиново красного пара. Море вокруг потемнело от крови. В последний раз судорожно взметнулись вверх и упали в воду лопасти могучего хвоста, и жизнь кончилась.
Два-три судна буксировали сверкающую на солнце, сопровождаемую тучей слетевшихся чаек тушу в гавань Бутеруса и ставили ее на одну из швартовых бочек в сотне метров от жиротопен завода… Там кит оставался среди других своих мертвых соплеменников в ожидании, пока деревянный стапель на берегу не освободится от предыдущих жертв и его можно будет с помощью шпиля втащить наверх по засаленному скату[82].
Дни и ночи напролет «мясники», освещаемые факелами коптящей ворвани, карабкались на гигантские туши, пронзая и разрезая их разделочными ножами, в то время как другие рабочие таскали нарезанные пласты сала к порогу жиротопен. Здесь их разрубали на куски, которые сбрасывали вилами в стоящие рядами кипящие и брызжущие жиром варочные котлы. Чтобы поддерживать ревущее под котлами пламя, люди то и дело вылавливали из котлов и бросали в огонь обрывки соединительной ткани, заставляя самих китов служить топливом для собственного жертвоприношения.
Ободрав с туловища подкожное сало и вырубив из пасти китовый ус, раздельщики отпускали тормоз лебедки, и ободранная туша соскальзывала обратно в море. Лишенная жира, она тем не менее оставалась на плаву — разлагающиеся ткани внутренних органов быстро наполняли ее таким количеством газа, которое превращало тушу в напоминающее по форме аэростат зловонное чудовище. Брошенная на милость ветра и волн, она пополняла множество таких же разлагающихся туш, изрыгаемых двумя десятками бухт, где орудовали раздельщики китов. Большинство этих похожих на привидения чудовищ в конце концов прибивало волнами к берегу, где они пополняли кладбище китов, протянувшееся на сотни километров вдоль берегов «Большого Залива».
Г-н де Куртеманш оставил нам свои мрачные впечатления о берегах этого залива в 1704 году, когда у входа в небольшую бухту в нескольких километрах от давно заброшенного Бутеруса он наткнулся на «похожие на горы плавника нагромождения костей… судя по внешним признакам, там были останки не менее двух-трех тысяч китов. В одном месте мы насчитали девяносто черепов огромной величины».
Вещественные доказательства масштабов той бойни сохранились и до наших дней. Один инженер, прокладывавший шоссейную дорогу на западном берегу Ньюфаундленда в 1960-х годах, рассказывал мне, что, где бы его бульдозеры ни вгрызались в береговой галечник, они всюду выворачивали такую массу китовых костей, что часть дорожного покрытия была «уложена больше из костей, чем из камня». «Черепа, — говорил он, — шли по десять центов за дюжину, причем некоторые из них были величиной с бульдозер типа Д-8». После окончания строительства дороги я сам обследовал некоторые из этих выемок грунта и убедился в том, что гигантские останки относятся к сравнительно недавнему прошлому, а не являются результатом многовекового накопления.
В первой половине XVI столетия в заливе Св. Лаврентия водилось такое множество сард, что китобоям оставалось лишь отбирать китов и забивать нужное число из, казалось, неисчерпаемых запасов. Пожалуй, это можно сравнить с выборкой домашнего скота из гигантского загона для отправки на скотобойню. Ограничивающим фактором служило не наличное поголовье, а производственные мощности по переработке китов.
Бутерус, в котором работали не менее трех жиротопен, являлся одной из примерно двух десятков баз, цепочкой протянувшихся на запад от входа в пролив Белл-Айл вдоль берега залива Св. Лаврентия и реки Св. Лаврентия до самой реки Сагеней. Еще больше баз располагались на берегах залива Шалёр и полуострова Гаспе, островов Магдален, пролива Нортам-берленд и на южном и восточном берегах острова Кейп-Бретон. Около дюжины заводов затемняли дымом своих труб небосклон южного берега Ньюфаундленда. В периоды пика баскского промысла на берегах и в окрестностях Моря Китов работали, вероятно, от сорока до пятидесяти заводов по разделке китов. На севере и востоке заводы эксплуатировались в основном испанскими басками, на юге и западе — французскими. Вместе они вконец истребили сообщество гладких (настоящих) китов.
82
В местах, где приливы были достаточно высокими, туши часто оставляли на грунте у берега при полной воде и разделывали их, когда они просыхали после отлива.