И все-таки перспектива выживания моржей не выглядит столь уж безнадежно. Каковы бы ни были мотивы, но СССР взял своих уцелевших моржей под защиту, которая оказалась столь эффективной, что этот вид животных начинает хотя бы понемногу восполнять свою утраченную численность как в Баренцевом, так и в Восточно-Сибирском морях. На острове Врангеля стадо моржей, доведенное в начале XX века до грани вымирания русскими и американскими охотниками, в настоящее время взято под полную охрану и увеличило свою численность почти до 70 000 особей, что, по мнению советских биологов, может приближаться к численности первичной популяции. И даже в водах Аляски, несмотря на «охоту за головами» ради добычи моржовой кости, отмечается некоторое восстановление местного стада{110}.
Но за пределами арктических вод от моржей в основном остались одни кости.
Древние кости!
Близ поселка Олд-Гарри на острове Коффин группы Магдален есть место, которое и по сей день зовется «Тропой Морской Коровы». Это — овраг естественного происхождения, пролегающий через дюны сыпучих песков от великолепных пляжей Ист-Кейпа (где раньше располагались самые большие лежбища на архипелаге) до чашеобразной впадины диаметром в полкилометра. Эта ранее сухая впадина теперь заполняется на небольшую глубину водой из соседней лагуны.
Как-то раз солнечным летним днем я, разбрызгивая воду, прошлепал по ней вдоль и поперек, ступая босыми ногами — не по песку, а… по настилу из костей. Во время отлива я решил выкопать на пробу яму и с метровой глубины все еще продолжал выбрасывать темно-коричневую массу рассыпавшихся бурых костей. То был прах тысяч «морских коров», для которых это место стало концом увековечившей их тропы.
Устав, я присел отдохнуть на склоне соседней дюны. Большая голубая цапля прохаживалась по краю лагуны. Вдалеке на пустынном океанском берегу в морской пене плескались линяющие чайки. Из соседней рощи веяло сладким запахом бальзама, вызывая в моей душе чувство радостного благоговения. Ленивым движением руки я просеивал сквозь пальцы горсть горячего песка, как вдруг… ощутил на ладони что-то твердое. Это была разъеденная ржавчиной железная мушкетная пуля величиной с небольшую сливу. Она слегка оттягивала мою ладонь… На мгновение все вокруг заколебалось, смешалось и потемнело…
Маслянистые клубы черного дыма высоко поднимались в мертвенно-бледное небо от пламени, ревущего под закопченными котлами с громко булькающим варевом. Окружающий меня горячий воздух наполнял ноздри липкой вонью от смеси запахов гниющего мяса, разлагающейся крови и прогорклого жира. Уши пронзали визгливые крики тысяч чаек и хриплые голоса сотен бакланов, смешавшихся в одну сплошную живую пелену, которая то и дело меняла форму и направление, нависая над горой туш, заполнивших впадину под моими ногами. Полуголые дети, тощие мужчины и ссутулившиеся женщины с блестящими от пота и жира телами и перекошенными от удушливого дыма лицами рубили топорами и пластовали ножами зловонное сало, содранное с еще корчащихся в агонии тел. Вот громыхнул мушкетный выстрел.
Птицы на мгновение взмыли в воздух, крича, описали круг и снова опустились на землю, чтобы продолжить пиршество…
Ржавая мушкетная пуля рассыпалась в моей руке. Цапля оторвалась от земли и присоединилась к стае своих сородичей, медленно пролетавших над дюнами к морю — к пустынным берегам Великого Лежбища, где был взят последний отгон.
Глава 17
Дотары и тевяки
В 1949 году молодой ихтиолог Дин Фишер сделал открытие, о котором мог бы мечтать любой занятый практическими исследованиями биолог. Изучая по заданию федерального правительства Канады лососей реки Мирамиши в провинции Нью-Брансуик, он исследовал взаимоотношения между лососями и обыкновенными тюленями. Выбрав жаркий августовский день, выманивший тюленей поваляться на песчаной косе в устье реки, Фишер с помощью бинокля принялся подсчитывать лежащих животных.
Почти сразу его внимание привлекли отдельные тюлени, непомерно превосходившие величиной своих обыкновенных собратьев. Озадаченный, он подобрался, ближе навел бинокль на одного из этих монстров и, почти не веря самому себе, убедился, что перед ним животное, о котором так долго ничего не было слышно; некоторые биологи считали, что в Северной Америке оно уже исчезло.
Существо, которое Фишер формально вновь открыл в тот летний день, известно науке как тевяк, или серый (длинномордый) тюлень. Первые французские поселенцы окрестили его loup marin[123] не за предполагаемый волчий характер, а за его жутковатый вой, издалека напоминающий волчий. Поскольку он встречался чаще других тюленей, это название в качестве родового было распространено на все виды тюленей вообще. Позднее как французы, так и англичане наделили данный вид отличительным прозвищем «лошадиная голова» за характерный лошадиный профиль головы у самцов. По сей день его чаще других называют именно так, и этим же названием в основном буду пользоваться и я.