"Люцифер", как и другие лучшие трагедии Вондела, отличается эпичностью, во многом — благодаря развернутым картинным монологам-повествованиям (см., к примеру, рассказ Уриила о небесной битве в V действии), — тем, что первый серьезный русский нидерландист П. А. Корсаков назвал "эсхиловой манерой изложения" [399]. "Страшный суд" Рубенса, любимого художника Вондела, или "Битва архангела Михаила с Сатаной" его же кисти — вот, пожалуй, наиболее близкие живописные соответствия этого самого "барочного" произведения Вондела.
Концепция "Люцифера" я мотив "восстания ангелов" были развиты Вонделом в трагедии "Адам в изгнании, или Трагедия всех трагедий" (1664), рисующей грехопадение и изгнание из Эдема "первосозданной четы". "Адам" Вондела — ни в коем случае не перевод "Адама" Гроция, хотя в двух последних действиях драм параллельных мест весьма много. В нашем издании эти драмы впервые сведены под одну обложку и переведены на один язык. Вкупе с трагедией "Ной, или Гибель первого мира" (1667) эти драмы составляют монументальную трилогию, что, собственно, формулирует сам Вондел в первых строках прозаического введения к "Ною".
Хотя трилогия Вондела — главный и завершающий аккорд его творчества, с которым ныне в полном объеме имеет возможность познакомиться читатель, необходимо сказать и об остальных поздних драмах Вондела, местами не уступающих трилогии как в поэтических, так и в драматургических достоинствах. В первую очередь это "Салмоней, Царь Элид-ский" (1657), написанный тремя годами позже "Люцифера" и представляющий собою разработку словно бы того же самого сюжета в его "земной", антично-мифологической разновидности; в прозаическом предисловии к "Люциферу" Вондел как раз и заявлял, что речь здесь ни в коем случае не пойдет о Салмо-нее — речь о нем зашла в другой драме. В то же время "Салмонея" можно сопоставить с двумя другими трагедиями того же периода — "Адония, или Бедственное властолюбив" (1661, по гл. 1-2 "Третьей книги Царств") и уже называвшейся "Цунчин, или Гибель китайского господства" (1667), действие которой развертывается в современном автору Китае в 1620 г., в обстановке более чем условной.
Чрезвычайно интересна также дилогия "Царь Давид в изгнании" и "Царь Давид восстановленный" (по "Второй книге Царств", обе — 1660); эти пьесы, так же как и "Самсон, или Священная месть" (1660), "Адония" (1661), "Фаэтон" (1663), позволяют почувствовать скорбь Вондела-отца о своем блудном сына Йосте и связанные с ним личные невзгоды. Неосмотрительным ведением семейного "чулочного дела", усугубленным неудачной женитьбой, Йост-младший довел себя, а затем и своего поручителя Йоста-старшего почти до полного разорения, объявил себя неплатежеспособным (1656) и после конфликта с властями был выслан по решению амстердамского магистрата в Ост-Индию, но умер по пути на корабле (1660). Семидесятилетнему Вонделу пришлось, как пишут, "с благодарностью" принять от магистрата дававшее скромный доход место письмоводителя ломбарда. Ровно десять лет провел он в этой, говоря его словами, "полутюрьме", пока магистрат, наконец, не отпустил его, сохранив жалование как пенсию до конца дней. Не имея больше сил выплачивать кредиторам долг сына, Вондел обнародовал в 1673 г. свое testimonium paupertatis, "свидетельство о бедности", по которому его имуществом признавались только личные вещи, и полностью перешел на попечение дочери Анны, с которой овдовевший поэт жил с 1635 г. до ее смерти (1675); последние годы за ним присматривали внук Йост и его семья. Несмотря на все лишения и удары судьбы, Вондел, как ц Хофт, Ревий и большинство других поэтов "золотого века". всегда стоически выдержан и избегает прямого автобиографизма (исключением во всей нидерландской "плеяде", притом очень ярким, был подчеркнуто автобиографичный Хейгенс и — в более позднее время и в совсем другом аспекте — Фоккенброх), что не мешает умозрительной проекции авторского "я" во многие трагедии, не говоря о стихах.
В те же годы пишет Вондел совершенно особую для его творчества драму "Цунчин", а также переводит древнегреческие трагедии Софокла ("Царь Эдип", "Трахинянки"), Еврипида ("Ифигения в Тавриде", "Финикиянки"), а также "Поэтику" Аристотеля. Последнее связано с его попыткой углубиться в природу трагического конфликта. В первый, "римский", период своего творчества Вондел трактует трагическое в основном как внешнее потрясение, грозящее жизни общества, народа, героя. Сами герои не несут в себе противоречий и не могут быть названы в строгом смысле слова трагическими — это скорей просто "жертвы": Гейсбрехт, Паламед, Иосиф, св. Урсула, Мария Стюарт. Уже в "Соломоне" (1648) и особенно в "Люцифере" проступают очертания новой концепции трагического — как внутреннего конфликта, столкновения противоречивых страстей, ведущего к гибельным последствиям. Углубляется понятие личностного "я", его психологической и социальной детерминации: судьба, внешняя и враждебная человеку сила, теперь творится самим человеком, — и так же слепо.