Зрители, приходившие в театр смотреть пьесы Шекспира и его современников, не интересовались повседневным и рядовым. То было время великих поисков и смелых авантюр. Живя среди невероятных возможностей, неожиданно открывшихся если не для всех, то для многих, видя взлеты и падения дерзновенных смельчаков, посетители театра хотели, чтобы сцена отвечала их взволнованному чувству жизни. И театр шел навстречу этой потребности.
Приключения молодых людей, преодолевающих все препятствия, чтобы соединиться с любимой; жадное стремление к богатству и власти, не останавливающееся перед преступлениями; благородная борьба за справедливость в личных отношениях и в государственных порядках — таковы особенно частые темы пьес, варьируемые на все лады.
Театр давал развлечение, в нем можно было увидеть много занятных историй; он давал знания, — изображал подлинные события прошлых времен; он обогащал разум и чувства раскрытием всей сложности жизни и человеческих характеров.
Некоторые стороны этого театра были просты до крайности. Сцена представляла собой площадку с нехитрыми декоративными приспособлениями. Кушетка, вынесенная на нее, превращала ее в спальню, а трон — в королевский дворец. Для изображения сражений на сцену выходило четыре актера с мечами и щитами. Но сравнительная примитивность внешних средств не помешала этому театру стать местом, где были созданы величайшие драмы мира.
Драматическое искусство Шекспира существенно отличается от искусства тех мастеров драмы, которые имели в своем распоряжении сцену, богато оснащенную декорациями и всевозможными приспособлениями для того, чтобы точно воспроизводить время и место действия. Шекспир восполнял недостаточность внешнего убранства сцены поэтическими описаниями, которые он вкладывал в уста персонажей. Шекспир владел магией слова. Одними только краткими репликами стражей в первой сцене «Гамлета» он создает у читателя и зрителя ощущение тревожной ночи, а в «Короле Лире» речи старого короля в степи создают впечатление бури.
Но мастерство Шекспира не столько в том, что он умеет заставить нас почувствовать атмосферу и характер внешнего действия, сколько в том, как он раскрывает всю сложность жизненных конфликтов и человеческих характеров.
Он не сразу овладел этим искусством. В ранних исторических драмах Шекспира — «Генрих VI», «Ричард III», «Король Джон», много драматических событий, изображения всякого рода злодейств. Правда, механика политической жизни здесь вскрыта точно и выразительно. Но участники этих драм люди нехитрого склада — они либо злодеи, иногда очень изощренные, как Ричард III, либо их жертвы.
В «Ричарде II» Шекспир впервые показал в облике короля человека, который был тираном, а став жертвой, обнаружил неожиданные глубины человечности в своей душе.
В полном блеске развернулось мастерство Шекспира — создателя исторических драм — в «Генрихе IV», пьесе в двух частях, где каждый участник драмы борьбы за власть — это своеобразная, неповторимая личность. Главное достоинство этой пьесы в том, что она изображает не только то, что происходит на авансцене истории, в высших сферах, но и на задворках истории, где живут люди, далекие от больших государственных интересов, погруженные в свои маленькие и даже низменные интересы. Такое изображение истории, снимающее парадность и помпезность, было одним из художественных открытий Шекспира. Оно тем более значительно, что эту сторону истории, ее, так сказать, изнанку, он воплотил в образе огромной выразительной силы — в облике опустившегося рыцаря Фальстафа.
Фальстаф один из примеров той сложности и глубины, какие отличают шекспировское изображение характеров. Нет ничего проще, как составить перечень пороков Фальстафа, а между тем он нисколько не отвратителен, наоборот, в нем есть обаяние. Во всяком случае, он самый привлекательный из персонажей пьесы.
Секрет обаяния Фальстафа в его переливающемся через край жизнелюбии. В его облике воплощено торжество плоти над моральным долгом и обязанностями перед государством. Присущее ему озорство придает любому его поступку задорную веселость.
Будь в Фальстафе одна плоть, он был бы отвратителен. Но все дурное, что мы о нем знаем, перекрывается умом и шутливостью Фальстафа. Он обезоруживает тем, что предупреждает своими шутками любые обвинения, которые выдвигаются против него. Его способность обыгрывать шутливо все вплоть до собственных недостатков заставляет нас не судить его теми строгими критериями, которые мы обычно применяем к другим.