Поведение Хильды претерпело еще одну метаморфозу. На этот раз она превратилась в деловую женщину, бодрую и здравомыслящую.
— Себастьян, — сказала она, — мы взрослые люди. Разве мы не можем обсудить все разумно, не впадая в школьный жаргон — «спустить»… Я просто хочу, чтобы мы вместе подумали, что лучше всего сделать, чтобы это было в обоюдных интересах.
— В «обоюдных интересах»? Неплохо сказано. Твои интересы — не мои интересы… На самом деле наши интересы прямо противоположны. Твой муж послал тебя сюда посмотреть, как бы ему подешевле выпутаться из этой истории?
— Это неправда, Себастьян. Я даже не сказала ему сегодня, что еду к тебе, просто хотела откровенно изложить тебе ситуацию в той части, которая касается Уильяма.
— Почему меня должно интересовать, в какой ситуации находится он? Я должен думать о себе.
— Сейчас я объясню тебе почему. Если ты будешь настаивать на требованиях, выдвигаемых твоими адвокатами, считай, что Уильям погиб.
— Мне очень жаль, Хильда, — холодно перебил ее Сибалд-Смит, — но, как бы ты мне ни нравилась — а когда-то ты мне очень нравилась, — ничто не доставит мне удовольствия, сравнимого с удовольствием погубить твоего мужа.
— И меня?
— Ага! Вот теперь мы добрались до сути!
— Нет, не добрались. Это всего лишь побочный сюжет. Я спросила просто из любопытства.
— Ну хорошо. Лично мне будет жаль видеть тебя лишившейся той роскоши, к которой ты всегда стремилась. — Хильда отметила многозначительное ударение, которое он сделал на слове «лично». Ей было прекрасно известно, что в этом доме был кое-кто еще, кто хотел бы этого больше всего на свете, и против влияния именно этого человека она сейчас боролась. — Но нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, и тебе, мое очаровательное яичко, придется последовать за драгоценным, но гнилым яйцом, твоим мужем. Так что мой ответ таков: «Да, погубить и тебя тоже!»
— И себя?
— Добрая моя, я и так уже погублен — и смею тебе напомнить, на всю жизнь. Единственное, чего я теперь хочу, так это получить за все максимально возможную компенсацию.
— Которой ты как раз и не получишь, если будешь действовать так, как действуешь сейчас, — огрызнулась Хильда. — Давай оставим в стороне сантименты и обсудим реальное положение вещей. Всем известно, что ты, помимо того, что являешься выдающимся музыкантом, хорошо разбираешься в делах.
Сибалд-Смит, промотавший большую часть своих очень больших гонораров в отчаянных спекуляциях, с удовольствием проглотил эту откровенную лесть.
— Прекрасно, — сказал он. — Давай поговорим о деле. Но предупреждаю: свою руку я оцениваю очень высоко.
— Вопрос не в том, сколько она стоит, а в том, сколько ты можешь за нее получить. Кредитор-банкрот бесполезен для всех. Послушай, либо ты заставляешь моего мужа уйти в отставку — либо позволяешь ему остаться на судейской скамье и продолжать получать жалованье. Я скажу тебе, на что ты можешь рассчитывать в том и другом случаях, а твои адвокаты могут убедиться, что я говорю правду.
Тут Хильда сухо выдала заранее подготовленный отчет. В уши пианиста полился нескончаемый поток цифр и подсчетов, включавший в себя все подробности прошлого, настоящего и будущего финансового положения судьи с учетом всех вероятностей. Суть ее аргументации, разумеется, заключалась в невозможности для Барбера сразу предоставить какую бы то ни было сумму, даже отдаленно соответствующую ущербу, нанесенному здоровью Сибалда-Смита, и безрассудстве возбуждения против него иска, который лишит его единственного источника дохода, из коего только и смогут в будущем идти выплаты.
Сначала Сибалд-Смит слушал вливавшийся в его уши поток слов недоверчиво и возмущенно, потом с интересом и, наконец, со смирением. Хильде становилось очевидно, что ее аргументы возымели эффект. Сибалд-Смит явно начинал видеть ситуацию в ином свете. По крайней мере на данный момент он отложил идею жестокой мести, которой был одержим прежде, и стал рассматривать вопрос в чисто финансовом аспекте. Отдавая должное поверенным обеих сторон, надо сказать, что почти те же самые аргументы Майкл уже изложил владельцам «Фарадей, Фодергилл, Крисп и компания», и те, в свою очередь, передали их своему клиенту. Но факт оставался фактом: глухой к доводам адвокатов, Сибалд-Смит оказался куда более готовым воспринять их в изложении Хильды. Отнюдь не недооценивая своих чар и способности убеждать, Хильда прекрасно понимала, чему именно обязана своим успехом — тому, что имела возможность высказать свои аргументы, не встречая сопротивления, между тем как письма адвокатов прочитывались, кроме человека, которому были предназначены, еще кое-кем, и этот кое-кто был волен приправить их собственными ядовитыми комментариями; более того, этот кое-кто был гораздо больше заинтересован в том, чтобы унизить Хильду через ее мужа, чем в том, чтобы получить максимальное возмещение для Сибалда-Смита. Хильде оставалось лишь надеяться, что ей удалось внедрить в сознание Себастьяна мысль о разумности ею сказанного достаточно глубоко, чтобы он смог противостоять давлению Салли Парсонс, которое она, безусловно, начнет оказывать на него, как только вернется.