Однако существовало светское мероприятие, избежать которого было никак нельзя, — обычай предписывал судье дать ужин в честь мэра Уитси. Что пришлось в связи с этим пережить Хильде, знала только она сама. Необходимо было поддержать две репутации: репутацию судейского сословия по части гостеприимства и собственную репутацию обаятельной и щедрой хозяйки, которой она очень дорожила. В качестве представительницы лондонского света блистать перед провинциальным сановным обществом своим остроумием, тактом и обаянием и в то же время считать каждый съеденный гостями кусок и каждую выпитую каплю, сидеть в гостиной, молясь в душе, чтобы мужу не пришло в голову послать за еще одной бутылкой портвейна, — все это требовало такого нервного напряжения, какое даже при незаурядной стойкости ее духа было трудно выдержать. Когда все закончилось и гости разошлись, она призналась, что у нее чудовищно болит голова.
Расписание дежурств, разумеется, оставалось в силе. В ту ночь Хильда заступала в первую смену. Движимый состраданием при виде ее бледных щек, Дерек воспользовался тем, что судья вышел из комнаты, и предложил взять на себя всю ночь. Сдерживая зевок, он заверил ее, что совсем не хочет спать. Но Хильда покачала головой.
— Я приду в норму, — сказала она, — если посплю всего несколько часов. Вы не возражаете, Дерек, против того, чтобы еще одну ночь подежурить в первую смену? Постучите и разбудите меня в…
— Я вовсе не буду вас будить, — галантно запротестовал Дерек.
— Это очень мило с вашей стороны, — улыбнулась Хильда. — Тогда я проснусь сама. Для меня это уже стало второй натурой. Но если я опоздаю на полчаса или чуть больше, вы ведь поймете, правда?
И Дерек, сердце которого под белой манишкой учащенно билось от альтруизма, заверил ее, что поймет безусловно.
На самом деле она опоздала не на полчаса, а на час с четвертью. К тому времени Дерек, хоть и не спал глубоким и здоровым по строгим медицинским стандартам сном, был на грани яви и забытья и не слышал ничего, что происходило за пределами нескольких ближайших от него ярдов. Накануне вечером, когда по тусклому взгляду мэра стало ясно, что на кону репутация всего судейского корпуса, было велено откупорить еще одну бутылку портвейна, и Дерек основательно приложился к ней. Это способствовало тому, что долгие часы ночного дежурства превратились для него в жестокую борьбу со сном, из которой последний чуть не вышел победителем, хотя в начале своего бдения Маршалл был достаточно внимателен. Впервые с тех пор, как на него возложили эту ночную повинность, он в какой-то мере признал ее разумность. После получения последнего анонимного письма он невольно начал верить в то, что преследовавшие Хильду страхи имели под собой почву. Для него вопрос теперь был не в том, случится ли что-нибудь в Уитси, а в том, когда и что именно случится. А в ту конкретную ночь по непонятной причине он чувствовал, что опасность в той или иной форме очень близка. Но когда (и если) она возникнет, будет ли он в состоянии распознать и предотвратить ее?
Как раз тогда, когда начал размышлять, как долго ему еще предстоит бодрствовать, он был встревожен звонком и громким стуком во входную дверь. Спустившись вниз, он увидел почтительного, но решительно настроенного констебля. Тот заметил свет в задней части дома и попросил немедленно проверить, в чем дело.
Дерек вышел на улицу вместе с офицером и не без труда различил узкую полоску света, послужившую причиной тревоги. Свет горел в одной из немногих комнат, до тех пор не вызывавших никакого беспокойства, — в редко используемой библиотеке, окна которой были закрыты тяжелыми внешними ставнями. Вероятно, дувший в тот момент сильный ветер ослабил петли, в результате чего один ставень провис посередине. Поскольку дверь комнаты, выходившей в холл, оставалась открытой, свет мог отражаться от верхней лестничной площадки, где нес караул Дерек. Установив это, они поняли, что оплошность можно легко исправить, вернувшись в дом и закрыв дверь в библиотеку.
Пожелав констеблю спокойной ночи, Дерек снова занял свой пост. Этот маленький эпизод — как раз то, что ему было нужно для встряски, решил Дерек: теперь ему будет не трудно бороться со сном. Совсем не трудно. Никогда в жизни ему не хотелось спать меньше, чем…