Хозяйка была не глупой и все поняла. Подруги, опустив головы, стали разуваться и разминать затекшие в новых туфлях ступни ног, а она сняла крышку с кастрюли со щами, отлила четыре половника в миску и поставила ее на огонь.
- Проголодались? - только и спросила, уже зная ответ.
- Мг, - подняв голову, натянуто улыбнулась Светлана.
- Немного, - поддакнула Наталья.
- Керосинку не забудьте выключить потом... - напомнила бабка и осеклась, видимо, размышляя, не дать ли им керогаз.
Потом подумала, стоит ли уходить к себе, быть может, подождать? Но решила все же не мешать.
- Ложки в столе, там же и хлеб, - сказала она на прощанье и ушла в комнату, затворив за собой дверь.
- Говорила же тебе, - зашептала Наталья, - что бабка сразу догадается, потом стыдно будет ей в глаза смотреть, а ты - по чуть-чуть, а то ребята обидятся... Ну и черт с ними, пусть бы обижались, подумаешь... А тут на тебе, не успели познакомиться - и уже пьем с ними, как... Ну скажи, зачем это надо было?.. Пойми, стыдно. А ведь нам завтра еще целый день тут крутиться. Что мы скажем ей?
- Да она и не спросит, - вяло отмахнулась Светлана.
- Не спросит, но подумает. Зачем же озлоблять людей? Она ведь к нам по-хорошему. В другой раз уже никого не пустит. Люди тоже, как и мы, будут нуждаться в ночлеге, а она возьмет и не пустит...
- Да хватит тебе, - зевнула Светлана, потягиваясь, - от твоих нравоучений в голове гудит. Заладила одно: не пустит, не пустит...
Она поправила подушки на разобранной уже постели, откинула одеяло и, снимая через голову юбку, безразлично промолвила:
- После нас хоть потоп.
Бросила юбку на спинку стула, снова зевнула, прикрыв рот тыльной стороной ладошки:
- Ой, Наташка, спать хочу - умираю. Поболтать бы, мальчики уж дюже интересные попались... но нет сил... Потом.
И завалилась в кровать.
- А борщ? - удивленно спросила подруга. - Ведь ты хотела есть.
С подушки вяло донеслось:
- Борщ?.. М-м, борщ... щи... потом... все потом.
И она крепко уснула, как засыпает смертельно усталый человек.
Наталья с завистью посмотрела на нее. Счастливая... Может, тоже лечь спать, бог с ними, со щами...
И она, скрестив руки, уже ухватилась за подол платья, собираясь снять его, но внезапно покосилась на миску со щами. Черт возьми, ужасно хотелось есть! Она все-таки немного похлебает, а потом уже - спать. Ложиться так, на голодный желудок, тоже не весело. И она присела на кровати, решив ждать, не снимая платья, потому что зябла.
И вдруг - будто свинцом налились веки, а потом сомкнулись, не разлепить, как клеем их смазали. Какое-то время она боролась с искушением лечь на белую, манящую простыню и уронить голову на подушку, но уже распростерлось над ней, тихо укрывая жертву, черное покрывало вечности: сладостно ныло тело в предвкушении блаженства, гудели натруженные ноги, в тумане, как пьяные, начали шарахаться одна от другой мысли. Все-таки она еще успела подумать, что услышит, должна услышать, как зашумят в миске разогретые щи. Хотя разве услышишь?.. Для этого им закипеть надо... А к чему?.. И больше - ни одной связной мысли; неожиданно все поплыло, провалилось куда-то вместе с нею...
Вино сделало свое дело. Теперь она не услышала бы ничего, даже если бы под окном громыхнула пушка.
А щи уже шумели в алюминиевой миске и, бурно выражая недовольство невниманием к себе, начали, подобно лаве в кратере вулкана, булькать и плескать через край. И доплескались, загасили фитиль керосинки. Но их было два. Другой фитиль горел и, кажется, изо всех сил старался, но никак не мог поджечь собрата. А может, не хотел? Сам лишь шипел и потрескивал, потревоженный брызгами...
Тут и конец цепи. А в окно дома, злобно усмехаясь, уже заглядывает отвратительное создание с гнилыми зубами, носом крючком - пособница той, что с косой на плече...
... Среди ночи раздался негромкий взрыв. Емкость с керосином разорвало; он сразу воспламенился и стал быстро растекаться по полу, озаряя комнату оранжевыми язычками. Они торопливо, точно соревнуясь на скорость, подбирались к свисающей со стола скатерти, к висящим чуть не до пола шторам и тюлю, газетам и журналам у печи. Ко всему, что могли уничтожить в первую очередь.
Прошло совсем немного времени, и начали гореть, потрескивая, старые оконные рамы с перекладинами и наличники на дверных проемах. Пламя быстро поднималось по стенам, дверям, обоям. В кухне становилось нестерпимо жарко, от горящей краски шел противный запах, и Наталья, заворочавшись во сне, повернулась на бок. На полу оказался край сползшего одеяла. Оно тут же вспыхнуло, и огонь лизнул руку человека. Девушка вздрогнула, словно от удара током, открыла глаза и дико закричала. Комната была охвачена огнем, жадные языки пламени лизали все, что не оказывало сопротивления. Трещали половицы, рухнул, как подкошенный, кухонный стол, фанерная дверь в комнату хозяйки ярко пылала, все вокруг было в дыму и огне, и сквозь этот дым уже ничего не видно в двух шагах.
Светлана закашлялась рядом, вскочила, вытаращила глаза и истошно завизжала.
- Мама! Пожар! Мы горим!.. - вскричала она и бросилась прочь с кровати.