Внезапно острая боль заставила меня скорчиться. Нет, это не кошмар, а горькая правда. Мне больше не видеть своих детей. Плачу не хоронясь, уверенная в том, что Анри не видит моих слез. Не хочу утяжелять его бремя, выставляя напоказ свое горе.
Суббота 1 апреля. Наконец наступает день. Анри потягивается. Я улыбаюсь ему, и он приходит в изумление:
— Как, у тебя еще хватает сил улыбаться?
— Для тебя, любимый, но ведь и ты тоже улыбаешься!
Обычный ритуал: питье воды, чуть подкрашенной соусом. Теперь он стал привычным и совершается утром, в полдень и вечером. Мы больше не страдаем ни от жажды, ни от голода. Анри настаивает, чтобы я села на ящик, где посуше. Смотрю с глубоким огорчением на чудовищную форму своих ног и ступней. Вдруг что-то блеснуло на солнце. Нагибаюсь с недоверием: два-три маленьких краба на каждой ноге, пять-шесть на каждой ступне. Они совсем крошечные, не больше ногтя, и вгрызаются в тело. Так вот от чего эта жгучая боль, такая нестерпимая, что я должна стиснуть зубы, чтобы сдержать крик. Не без труда отрываю от себя этих страшных тварей. Мгновенно наступает облегчение. Скорчившись на ящике, сушу свое бедное тело на солнце. Ослабление болей радует меня.
— Как хорошо! Наверное, сегодня нас спасут! — говорю я.
— Если кто-нибудь нас увидит, то и пальцем не пошевельнет для спасения, приняв все за первоапрельскую шутку, — с трудом улыбаясь, отвечает Анри.
— Как бы то ни было, это подходящий день, чтобы положить конец плохой шутке.
Анри снова становится серьезным:
— Вероятно, мы все же умрем. Просто судьба выжидала, пока мы будем к этому готовы.
— Но еще на острове мы были готовы к смерти не меньше, чем теперь. Я убеждена, моя любовь, я убеждена, что мы будем спасены.
— Да, — говорит Анри. — Надо было просто смотреть на вещи под другим углом зрения.
Гляжу на него с любовью и состраданием. Он так исхудал, что кожа висит на лице. Несмотря на загар, лиловые тени легли вокруг глаз, вдоль носа и рта. Анри выглядит совсем юным и таким хрупким.
— Знаешь, кажется, я скоро умру! Я безмерно устал! Мне не протянуть больше ни одного дня, — говорит он, поднимая глаза.
— Нет, нет, дорогой! Я еще не готова к смерти. Подожди меня, прошу тебя. Ведь ты знаешь, что мы должны умереть вместе! Ты не смеешь оставлять меня одну на плоту. Умоляю тебя, продержись еще один день, только один! Клянусь, мы будем спасены!
— Хорошо, попытаюсь протянуть. Надеюсь, что это не будет слишком долго продолжаться...
Мы пересели еще раз: пусть Анри немного отдохнет на ящике. Чувствую себя лучше, чем он. Ведь на протяжении последних трех недель на острове я только ковыляла из палатки на кухню и обратно, ожидая, пока затянутся мои язвы. А Анри так истощился, занимаясь бесполезной рубкой мангров, а потом без передышки сооружал плот. К тому же он ежедневно покрывал несколько километров, собирая морских моллюсков и целыми часами обшаривая риф. Нет ничего удивительного, что он истощен больше, чем я.
День на исходе. В отчаянии смотрю на Анри и пытаюсь передать ему вместе с любовью частичку той неукротимой жажды жизни, которая еще бурлит во мне. Он дремлет в коматозном состоянии, его оцепенение опасно. Маленькие волны, разбиваясь о ящик, лижут его лицо, но он даже не реагирует на это. В безумной надежде я прожила весь этот день. Солнце уже заходит, и через час станет темно.
Я слишком пристально разглядывала море, глаза устали. Вот уже несколько минут, как смотрю только на Анри, и, когда опять поднимаю голову, сердце начинает бешено колотиться в груди.
— Анри, Анри! Вот судно! Совсем близко! Анри, да проснись же! — кричу я.
Он приподнимается недоверчиво, но все же с надеждой. Вырисовываясь на золотистом фоне заката, к нам приближается черная шхуна. Она всего в одной миле от нас. Мы различаем матросов на палубе. Анри ныряет за контейнером с сигналами, достает дымовую шашку, срывает кольцо, зажигает ее и бросает в море. После двух-трех тревожных минут со свистом вырывается густое оранжевое облако и расплывается горизонтально, гонимое неприметным бризом. Его должны видеть на расстоянии нескольких километров. Но на шхуне, кажется, не обращают на нас никакого внимания. Судно, правда, приближается, но его путь проложен на некотором расстоянии от нас, и капитан как будто не намерен менять курс. Анри лихорадочно готовится подать другие сигналы: достает ракеты на парашютах, огни, бросаемые с руки, дымовые шашки... Но все отсырело! Какая жестокая ирония! Эти сигналы бедствия, которые предназначены для плотов и спасательных лодок, носят на себе надпись: «Хранить в сухом месте!» Хотелось бы мне, чтобы те, кто производит эту продукцию, и кретины-чиновники, давшие разрешение на ее выпуск, были с нами на плоту. Наконец еще одна дымовая шашка выпускает второе оранжевое облако, расстилающееся по воде.