Ночью ни на секунду не смыкаем глаз: земля приближается, и мы окрылены надеждой найти там хорошую якорную стоянку. В темноте идем на большой скорости, пока вытянутый приземистый силуэт Серуту не поднимается из воды темной массой, более черной, чем небо. Мы бодрствуем, пытаясь обнаружить маяк, но он все еще вне поля зрения и, только подойдя совсем близко, замечаем слабый желтый свет. «Вероятно, это керосиновая лампа в хижине смотрителя!» — говорит Жозе. Каримата теперь в нескольких милях от нас. Ее пики высотой более 1000 метров теряются в облаках, нависших, как густой студень.
Лоции предупреждают нас, что на южном берегу острова есть всего одна деревня, населенная малайскими и китайскими лесорубами. Спасибо за разъяснение! Мы остановимся у противоположного берега! Все подходы загромождены островками высотой от 100 до 200 метров. Их заостренные очертания возникают перед нами одно за другим. После долгих томительных дней наше плавание вдруг становится увлекательным и спортивным. Каждые 10 минут наносим наше положение на карту, проскальзывая змейкой из одного пролива в другой. В 4 часа утра становится еще веселее, когда первый из целого семейства спускающихся с гор Кариматы шквалов обрушивается на наши головы. Не теряя ни одной минуты, уменьшаем парусность. При ослепляющем дожде Жозе готовит чай в надежде, что все скоро пройдет. Промокли до костей и выбились из сил; глаза воспалены от мучительного напряжения во мраке. На рассвете нам снова удается поднять паруса в двух милях от главного острова в виду маленькой бухты, хорошо укрытой лесистым островком. Шквалы следуют один за другим почти без перерыва: мы видим, как они приближаются черной стеной дождя. Порожденные рваными облаками, неизменно окутывающими гребни, они несутся к нам через обширную саванну, покрывающую остров от подножия гор до моря. Опять сокращаем парусность до минимума и идем, меняя галсы, на расстоянии одного броска от скал, окаймляющих островок. Удаляясь от земли с неистовым отливом, мы вновь приближаемся к ней, меняя галс, и все-таки продвигаемся к цели. В 10 часов бросаем якорь возле маленького шлюпа, нагруженного копрой. Он как две капли воды похож на наш дорогой, ныне покойный «Альтинак», бывший некогда омароловом из Канкаля и построенный еще до первой мировой войны. У «Альтинака» был прямой форштевень, транец на корме с подзором, толстая мачта и длинный гафель.
Все наши надежды на скорый отдых разбиваются вдребезги: один сампан уже на пути к нам, и вскоре болтливая, возбужденная компания заполняет «Синга Бетину». Но к нам прибыло всего 8 человек, что показалось сущим пустяком по сравнению с Тамбеланом. Задав нам столько вопросов, что их хватило бы для заполнения интегратора на 60 лет, гости не слишком охотно оставили нас в покое. Проспав несколько часов, спустили шлюпку на воду и пошли к берегу, захватив с собой обезьянку, которую намеревались отпустить на свободу.
Этот необычайный, но очень приятный уголок, видимо, знавал лучшие времена. Возле места нашей высадки около десятка красивых домиков, побеленных известью, необитаемы и превращаются в развалины, а их остовы источены термитами. По шатким ступеням поднимаемся в один из домиков, который, кажется, был раньше школой. В нем осталось всего несколько скамеек и слабые следы какого-то загадочного задания на черной классной доске.
В одной темной комнате под потолком висят сотни маленьких летучих мышей в виде чудовищных связок мохнатых рыжих плодов, на которые с вожделением смотрит костлявый и недоверчивый кот.
Запретные розовые и белые плоды усыпают землю под большим деревом, возле которого находится верфь, еще более примитивная, чем в Себеранг-Такире. Бригада плотников строит 12-метровое судно, не располагая другими инструментами, кроме рубанка и деревянного молотка. Они работают не спеша, но с кропотливой сноровкой, которую я не раз уже замечал в Индонезии и Малайзии, как если бы кораблестроение было священнодействием.