В любой стране такая честность сама по себе вызывает восхищение, но здесь она мне показалась невероятной. После того как Джон ушел, мы с Жозе обсудили проблему мотороллера. Совершенно очевидно, что нигде на земном шаре мы не сможем найти запасные части к этому маленькому мотору неизвестной марки и весьма преклонного возраста. Даже во Франции это, несомненно, было бы неразрешимой задачей. Мы решили, что таскать с собой дальше эту теперь бесполезную груду железного лома на нашем судне, где и без того так много хлама, было бы абсурдно. Итак, назавтра я пошел к Джону и сказал ему, что если он хочет, то может забрать себе мотороллер бесплатно, пусть только пришлет за ним человека и получит его с моим благословением в придачу. Это послужило началом крепкой дружбы, и Джон стал называть меня с тех пор «отцом», хотя мы с ним почти одного возраста, выражая тем самым свое глубочайшее почтение. Пока мы жили в Макасаре, он буквально лез из кожи, чтобы помогать нам во всем.
Джон Селамат — настоящий великан с усами пирата и эспаньолкой, как у Буффало Биля. Он то и дело разражается громовым хохотом. Джон заставил меня сильно перетрусить, посадив позади себя на огромный мотоцикл «харлей». Навесив на себя не меньше украшений, чем вождь племени сиу, он дал полный газ и помчался по запруженным людьми улицам, расточая приветствия при встрече со всеми своими знакомыми, то есть почти со всеми жителями Макасара. Под конец мы очутились в кабачке, где он угощал меня одной за другой стопками местного виски — смесью одеколона с денатуратом.
Из предосторожности члены рода Селамат объявили себя чистокровными индонезийцами. (Индонезийской была и фамилия, принятая, видимо, не так уж давно. Это не мешало Селаматам оставаться самыми настоящими китайцами, ничем не отличающимися от тех, которые живут между Шэньяном и Гуанчжоу.) Их большое семейство проживает в обширном доме, с массой пристроек позади мастерской. Здесь можно обнаружить колодец посреди жилой комнаты. Это означает, что двор был позднее покрыт крышей. В доме чувствуется заглушенная возня бесчисленных женщин, проказников-ребятишек и целой стаи плешивых собак, вымазавшихся в мазуте. По вечерам посреди гостиной воцаряются мотороллер и мотоцикл «харлей». Здесь ведут веселую, богемную жизнь, беспорядочную и вместе с тем патриархальную. За большим круглым столом, где мы в качестве гостей разделяли с хозяевами изысканные трапезы, рассаживаются ученики и мастера. А на стенах висят пожелтевшие фотографии бабушек и дедушек, снятых во время свадебных церемоний. Жозе была единственной женщиной, сидевшей за столом. Все остальные представительницы прекрасного пола сновали по комнатам, укачивая бесчисленных малюток и пичкая их на ходу приготовленным на пару рисом из огромных мисок. Патриарх этого семейства — старый, изысканно вежливый джентльмен и типичный конфуцианец — облачен в черную пижаму. Поприветствовав нас, он, как джин из лампы Аладдина, исчез в каком-то таинственном закоулке. Джон проявляет по отношению к главе семейства все признаки почтения и в свою очередь в качестве старшего брата почитается младшим братом Беном, тридцатилетним великаном. Бен ловит каждый взгляд и жест Джона. Это мальчик на побегушках, домашний раб и в то же время правая рука хозяина. Он добровольно подчиняется строгой иерархии семейного быта.
Мы бросили якорь в прекрасно защищенном бассейне для парусников — прямоугольнике, наполненном свинцовой водой. Здесь догнивает дюжина затонувших катеров и буксиров. Я не перестаю удивляться резкому контрасту между содержанием парусников и судов с механическими двигателями. Крупные парусники грузоподъемностью 150 тонн отличаются изумительной опрятностью. Они вооружены топселями, как кечи, обслуживаются экипажем в 15 — 20 человек и причаливают к набережной, где разгружают огромные бревна. Между тем суда с механическими двигателями, как государственные, так и частные, находятся в возмутительном состоянии. Они до такой степени заржавели, что должны пойти ко дну при первом же волнении; можно проткнуть пальцем их изъеденные и ставшие тонкими, как бумага, борта. Суда с механическим двигателем внушают отвращение своей грязью. Эти жалкие останки хронически перегружены, и не приходится удивляться тому, что они бесследно исчезают где-нибудь вдоль побережья. Происходит это так часто, что ни у кого не вызывает удивления. Зато большие парусные суда с их надраенной «до костей» палубой, сверкающим корпусом, причудливыми арабесками вокруг высокой круглой кормы представляют благородное зрелище. Когда по утрам после ночных ливней они поднимают для просушки свои паруса, невольно вспоминаешь о былом величии Макасара, царившего над Островами Пряностей. Мешки с перцем, гвоздикой и мускатным орехом наполняли в те времена трюмы таких же кораблей, направлявшихся к Паттани, Коромандельскому берегу, к далеким княжествам Чампа и Золотому Херсонесу...