Суббота 14 января. С 7 до 11 часов продолжается шквал с дождем. Завтракаем в кают-компании, жонглируя посудой. В полдень вновь поднимаем грот на случайно подвернувшейся рее. Ужасный вид, но все же грот тянет нормально. С западным ветром идем довольно хорошим ходом до 5 часов, когда неистовые шквалы вновь обрушиваются на нас: спускаю все паруса, не задерживаясь ни на секунду. Наше положение: 10 миль к северу от острова Маопора. За 10 часов прошли 11 миль.
Ночью кливер-галс — крепкий стальной ликтрос — лопается и я ползу на нос. Такая плотная завеса дождя, что луч электрического фонаря прорезает ее не более чем на метр, и Жозе, находящаяся на мостике, даже не замечает его отблеска! Полностью ослепленный разбушевавшейся стихией, вожусь с парусом, пытаясь его спустить, а шкоты плещутся вокруг моей головы вместе с толстой скобой, определенно стремящейся размозжить мне голову. Выхожу победителем, но не без повреждений.
Примечание. К 8 часам вечера Большое Магелланово облако, светящееся сквозь ванты правого борта, показывает нам правильный курс.
Воскресенье 15 января. Днем наше положение — 10 — 15 миль к северу от острова Рома. Погода мгновенно портится. Шквалы в семь-восемь баллов, огромные разбивающиеся валы. На фар-стенги-стакселе продолжаем, как слепые, продвигаться на юг. До самой ночи держится свирепый шторм, а потом несколько стихает.
Понедельник 16 января. Положение судна весьма неопределенное. В 5 часов 30 минут вновь ставлю фок и на мгновение показывается остров к югу-юго-западу от нас. Видимость отвратительная, и я почти тотчас теряю его из поля зрения. Держу курс на юго-запад, но с учетом дрейфа и течения мы, скорее всего, идем на юго-восток. Море слишком бурное, чтобы нести грот. В 4 часа опять поднимается толчея и мы вынуждены убрать фок. Всю ночь дует ветер силой шесть-семь баллов.
После полудня отчетливо слышим позывные «Дельта-ноябрь», это радиомаяк Дарвина! Но на расстоянии, превышающем 300 миль, взять пеленг немного трудновато! Вечером мы прекрасно принимаем радиопередачу из Дарвина, и это нас подбадривает».
И так все продолжается до тошноты: один мучительный день за другим: «Шквалы... На курсе... Бегство под фор-стенги-стакселем... Неопределенное положение... Видимость посредственная... Впереди остров Моа(?)... Истощены от недосыпания и разочарований». Согласен, что чтение такого журнала утомительно однообразно, но плавание, поверьте, отличалось еще более смертельным однообразием.
Чтобы попасть в Арафурское море, мы должны пройти цепь островов Серата, которые тянутся по обоим бортам на нашем пути. Восточная оконечность Тимора теперь в 60 милях от нас по ветру. И если мы еще надеялись, не признаваясь себе, что погода позволит нам достигнуть Тимора, то теперь с этим покончено. Тем не менее по-прежнему идем на юг, или, вернее, на юго-восток. Проскользнули вдоль острова Моа и должны теперь выйти из моря Банда, через пролив Меати-Миаранг. Мы могли бы, разумеется, с попутным ветром дойти до Серматы — большого острова, где можно было бы запастись продовольствием и рангоутным деревом. Но я отвергаю это намерение. Мне становится плохо при одной мысли о допросах полиции. Я вздрагиваю, представляя себе, как индонезийский полицейский вопрошает, почему мы оказались на Сермате, если таможенный пропуск разрешает нам следовать из Макасара до Амбона. Но было еще одно более веское соображение. Взяв курс на Сермату, мы еще больше отклонились бы на восток, чего не могли себе позволить. Оттуда уже трудно будет попасть в Дарвин!
Проход, по которому я пытаюсь следовать, представляет собой узкую щель между двумя коралловыми рифами. К тому же он усеян островками. На самом крупном из них, Меати-Миаранге, сооружен маяк и есть деревня. Это опасный район, в котором господствуют мощные приливо-отливные течения, плохо обозначенные на картах. В 1 час 30 минут я наконец различаю далеко к северу (ночь очень темная, луна, находящаяся в первой четверти, уже давно скрылась) низкий берег острова Матаэриалама. На расстоянии трех четвертей мили буруны прибоя на рифе оставляют лишь слабо белеющий след, но глухой гул нельзя спутать ни с чем, и я держу круче к ветру, меняя галсы до рассвета.