Охотно верю, что все земли нашей планеты, которые могут поддержать жизнь человека, населены: живут же эскимосы и бедуины в таких местах, где, казалось бы, и мыши нечем питаться. То обстоятельство, что наш остров, видимо, необитаем, тоже не свидетельствует в пользу его ресурсов.
Пока что единственным бурным проявлением жизни, с которым нам пришлось столкнуться, были москиты. За последнее время мой дневник превратился в сплошное монотонное стенание по поводу безнадежно бессонных ночей и пасмурных дней, когда мы, продрогшие под дырявой кровлей, расчесываем кожу до крови. Возьмем наудачу одну запись.
«Вторник 31 января. Не сомкнули глаз всю ночь. В 3 часа утра, заживо пожираемые москитами, курим и пьем какао. Немного позже разражается гроза, которая по крайней мере обеспечивает нас значительным количеством пресной воды. В конечном счете мы засыпаем лишь на рассвете и поднимаемся не раньше полудня».
Пополудни, поскольку нога болит немного меньше и я в состоянии предпринять более дальние походы, отправляемся на разведку. В надежде встретить какое-нибудь съедобное животное я захватил ружье. Мы видели много следов, пересекавшихся на песке, довольно странных и непостижимых для горожан. Но никакой живности не обнаружили, кроме нескольких крохотных птичек. Нашего «дикого орангутанга» мы оставили стеречь лагерь, привязав его бечевкой к колышку кухни. Он принялся неистово вопить от ярости и отчаяния, как только увидел, что мы спускаемся к пляжу.
В 300 метрах от лагеря густая заросль молодых мангров раздвигается, образуя довольно обширную проталину, затопленную озерком с солоноватой водой. Это водохранилище наполняется при приливах и питает мутный ручей, ограничивающий наш лагерь. Он впадает дальше в реку, текущую на восток. Пробираемся сквозь своеобразную изгородь из густого кустарника и попадаем как бы в другой мир: голый, дикий, искрящийся берег сменяется прохладой и свежестью лесопарка: розовато-кремовые стволы больших эвкалиптов, ковер мертвых листьев, гирлянды лиан, похожих на жимолость. Поразительно умиротворяющий ландшафт. Вдали за кустарником виднеются рощи, пронизанные солнцем. Продуманный беспорядок английского парка, выдержанного в зелено-серых тонах, спокойного и безмолвного. Приближаемся к продолговатому пруду. Это всего лишь неглубокая впадина, где собирается дождевая вода. До середины пруда растут эвкалипты. Пробую воду на вкус. Она слегка солоноватая, окрашена в темно-коричневый цвет разложившимися листьями и не внушает желания утолить жажду, но в случае крайней необходимости пить ее можно. (Такие прудки аборигены называют «биллобангами». Этим красивым названием я буду пользоваться в дальнейшем.)
Идем по берегу пруда и вдруг слышим шелест в траве и видим толстую игуану, похожую на доисторическое чудовище: эта гигантская ящерица достигает полутора метров в длину. На ее длинной шее сидит маленькая круглая голова. Она поднимается на передние лапы, тогда как сильные задние лапы сложены вдоль туловища, и волочит огромный хвост. Вот наконец пища! Вскидываю ружье и стреляю. В нормальных условиях мне претит сама мысль об охоте и я ни за что не стал бы ею заниматься. Но здесь от охоты зависит наша жизнь. Если мы хотим протянуть дольше, чем это позволяют наши скудные запасы продовольствия, надо преодолеть отвращение к кровопролитию.
Не очень рассчитываю на свою меткость и не пытаюсь целиться в голову ящерицы, но с такого близкого расстояния даже я не в состоянии промахнуться. Маленькая пуля 22-го калибра понадает в цель. Ящерица слегка вздрагивает и остается на месте, рассматривая нас мигающими глазами. У меня есть время прицелиться и выстрелить еще раз. Это надоедает игуане: она поворачивается на задних лапах и погружается в темную воду. Какие-то доли минуты мы еще видим, как ее головка оставляет за собой след в виде буквы V, а затем она ныряет и скрывается из виду. Урок номер один: нельзя убить игуану одной пулей 22-го калибра, даже если вы попадаете в цель. Пуля только пощекочет ее, и она посмеется над вами.
Тучи птиц кружатся над биллобангом: попугайчики и вяхири размером с кулак. Сквозь кустарник вне досягаемости замечаю два серых убегающих силуэта — дикие индейки. Обнаруживаем неизвестные следы каких-то крупных животных: отпечатки глубокие и разделены большими промежутками. Не представляем себе, кто бы мог их оставить. Возвращаемся в лагерь и обнаруживаем в маленькой роще гнездо: оно сплетено из веток, достаточно велико, чтобы служить конурой для большой собаки, и окружено ракушками съедобных моллюсков. Хотя мы возвращаемся ни с чем, тешу себя надеждой, что в будущем мои охотничьи усилия будут вознаграждены. Ведь сегодня мы зашли недалеко, но в глубине леса, несомненно, больше шансов выследить дичь.