Егорка посмотрел в небо. Белые перышки без конца сыпались из глубокой темноты, и сами небеса будто все летели и летели к земле вместе со снегом…
— Ладно, — сказал Егор, наконец. — Давай испытаем. Не охота мне и тревожно, Никола, душу человечью погубить невмочь, какая б ни была… но — ладно, ежели ты так… Коли уж дело так вышло, что либо купец, либо Прогонная…
Николка оживился, хлопнул Егорку по плечу, сказал с заблестевшими глазами:
— Я его в кабак к Силычу скличу — и ты приходи. Поглядишь.
Егорка с некоторым сожалением оглянулся в темноту сеней, на избу, где все спали, даже ворона, и та — только Муська приоткрыла дверь и протиснулась в щель. Ее глаза вспыхнули в потемках зеленым морочным светом — Муська, как все кошки, ничего против нави не имела.
— Ладно, — сказал Егорка. — Скличь — а я сей же час и пойду.
Сказать по чести, Егорке было страшно любопытно, так любопытно, что в жар кидало. Он, положив скрипку на колени, пил чай в сторонке от людей, всем своим видом показывая, что потехи нынче не будет, ждал — но дождался уже далеко за полночь.
Ладаном и холодом повеяло так, что аж лицо обожгло.
«Отчаянный, — подумал Егорка с некоторым даже уважением. — Так-таки в кабак и пришел, не забоялся. Гордец. И нахал».
Мертвяк вошел вальяжно и неспешно, огляделся с улыбочкой, увидал Егора, подошел и поклонился, то ли с уважением, то ли с чуть заметной насмешкой. Шикарен был — в зеленой атласной рубахе, поясок с кистями, штаны бархатные, городские сапоги с подковками — но лицо заметнее одежи. Глаза глубокие, темные, в прищур, волоса тоже темные, шелковистые да кудрявые, а белая кожа только что не светится — но под глазами синяки и скулы обрисовались. Не от сытой жизни — ежели жизнь это у него, у давно неживого.
— Наше почтеньице, — сказал мертвяк весело. — С приятным свиданием, ваше лесное благородие.
— Здравствуй и ты, если хочешь, — сказал Егорка. — Вольно ж тебе было в кабак прийти. Смелый ты.
— Да нешто тут есть, кого мне бояться-то, это ночкой-то при месяце? — рассмеялся мертвяк. — Куды нам до тебя, лесная милость. Вон в тебе кровь горячая, душа живая, а ошиваешься в таком месте. Жизни своей долгой, чай, не жалеешь — людские пожалел. Дивлюсь я, как это ты скрипочкой своей, из солнышка изготовленной, тут распоследних забулдыг веселишь.
— Да, — согласился Егорка. — И мне здесь не место.
— Ох, не место, — покивал мертвяк. — Ох, правда. Народ тут лют, живое и неживое одной метлой метет. Попадись им — один разговор будет: кол промеж лопаток и вся недолга. Что тебе здесь?
— А скажи ты мне вот что… — начал Егорка и вдруг увидал, что пьяненький проезжий мужичок прислушивается к разговору уж чересчур внимательно. — А пойдем-ка мы с тобой, Демьян на двор, — продолжал он, улыбнувшись. — Пусть ветерком студеным обдует — душно мне что-то.
Мертвяк пожал плечами, усмехнулся и вышел следом за Егором. На дворе кабака, однако не остались, пошли прочь по тракту; мертвяк скользил рядом струей дыма, но исчезнуть не порывался. Видать, разговор не был ему особенно неприятен… Впрочем, где-то поблизости, в снегопаде, чувствовалось присутствие лесного стража — уж верно, мертвяк это тоже ощущал.
— По лесу бродишь? — спросил Егор.
— Брожу. Захочешь жрать — будешь бродить-то. Чай, без зову нельзя мне, а зовут-то… С Прогонной в Броды, с Бродов — в Выселки, а там — на Красну Горку иль в Замошье… ноги по колено собьешь, бродивши…
— Голодом сидишь, значит, а уставов навьих не нарушаешь?
— Учен хорошо.
Егор улыбнулся дружески.
— По лесу бродивши, ничего не учуял?
— Учуял. Обережных ваших[21]. Жуть берет. Где нам, пыли погостной, по чистому лесу-то слоны слонять — на травинку наступить боюсь, чтоб не прогневались…
— Ну уж не прибедняйся…
— Мы и не прибедняемся. Свое место знаем. Лес ваш — погост наш. Вы в наши дела отродясь не лезли — и мы в ваши не смеем. Обращение понимаем.
Егорка рассмеялся.
— Да ладно, не об том я. Более ничего не учуял?
Мертвяк задумался.
— Ах вот ты об чем спрашиваешь… — пробормотал он ошарашенно. — Что в Прогонной-то мертвечиной разить начало… А я-то болтаю, мол, вам такие дела…
— Чувствительный, — вздохнул Егор. — Да, нам это не к лицу. Да только человек этот грязи в лес натащил. Смерти. Государь решился, ежели к весне дело не поправится, в Прогонной Охоту открыть. От стрел охотничьих никто не уйдет. Смертью место вычистим.
Мертвяк изменился в лице.
— Да ты что, милостивец?
— Не иначе. Для того и пришел я, чтоб Охоту упредить. Ежели удастся его одного отсюда убрать, мне уж все равно, живого или мертвого — так деревня жива останется. И девка… с которой разговаривать ходишь. Нешто затосковал один?