При звуках этого имени эрцгерцог вздрогнул, схватился за саблю, но через миг как бы опомнился, живой румянец окрасил его нагримированные щеки, уголки губ поползли вверх, словно в улыбке, глаза начали перемещаться в орбитах, и он принялся совершать обход, размеренно и важно переходя с лучезарной улыбкой от соратника к соратнику. Они же возмущенно отодвигались от него. Этот рецидив императорского величия в столь неподходящих обстоятельствах произвел самое скверное впечатление.
— Перестаньте, сир, — обратился я к нему. — Я не сомневаюсь, что вы наизусть знаете церемониал своего двора, но нынче не время.
Вам, господа, и тебе, инфанта, я хочу зачитать акт моего отречения. Я отрекаюсь. Распускаю триумвират. Передаю регентство в руки Рудольфа. И вы, господа, — обратился я к своему штабу, — отныне свободны. У вас были самые лучшие намерения, и я горячо благодарю вас от имени нашей идеи, нашей низвергнутой идеи, — слезы закипели у меня на глазах, — которая, несмотря ни на что…
В этот миг где-то поблизости раздался выстрел. Мы все обернулись на его звук. Г-н де В. стоял с дымящимся пистолетом в руке, странно неподвижный и как-то косо вытянувшийся. Лицо его исказилось. Вдруг он пошатнулся и рухнул навзничь.
— Папа! Папа! — закричала Бьянка и бросилась к нему.
Все были в замешательстве. Гарибальди, который как старый солдат понимал в ранах, осмотрел несчастного. Пуля пробила ему сердце. Король Пьемонта и Мадзини осторожно положили его на носилки. Рудольф поддерживал рыдающую Бьянку. Негры, укрывавшиеся под деревьями, обступили своего господина.
— Масса, масса, наш добрый масса! — хором причитали они.
— Это поистине роковая ночь! — воскликнул я.
— Но в памятной ее истории это будет не последняя трагедия. Однако признаюсь, что такого я не предвидел. Я был несправедлив к нему. В сущности, в его груди билось благородное сердце. Я изменяю свое мнение о нем, мнение близорукое и пристрастное. Все-таки он был хорошим отцом, добрым господином для своих рабов. Моя концепция и здесь терпит банкротство. Но я без сожалений жертвую ею. Ты же, Рудольф, должен утолить боль Бьянки, любить ее удвоенной любовью, заменить ей отца. Думаю, вы захотите взять его тело с собой. Мы выстроимся колонной и двинемся к пристани. Пароход давно гудком призывает вас.
Бьянка села в коляску, мы — на коней, негры подняли на плечи носилки, и все тронулись к пристани. Наша кавалькада замыкала траурную процессию. Во время моей речи гроза кончилась, свет факелов открывал в чаще протяженные глубокие расселины, черные тени сотнями прошмыгивали по бокам и поверху, широким полукругом заходя нам за спину. Наконец мы выехали из леса. Вдали уже виднелся пароходик с большими колесами.
Добавить остается совсем немного, история наша близка к завершению. Под плач Бьянки и негров тело погибшего подняли на палубу. Мы в последний раз выстроились на берегу.
— Осталось еще одно дело, Рудольф, — сказал я, взяв его за пуговицу сюртука — Ты уезжаешь наследником огромного состояния. Я не хочу ни к чему тебя принуждать, скорей уж мне полагалось бы призреть старость этих бездомных светочей человечества, но я, увы, беден.
Рудольф тотчас же достал чековую книжку. Мы посовещались в стороне и быстро пришли к согласию.
— Господа! — обратился я к моей гвардии. — Мой великодушный друг решил исправить мой поступок, лишивший вас хлеба и крова. После всего произошедшего ни один паноптикум не примет вас, тем более что конкуренция огромна. Вам придется отказаться от своих амбиций. Но зато вы станете свободными людьми, а я знаю: вы способны это оценить. Поскольку вас, предназначенных для чистого представительства, не обучили никаким практическим профессиям, мой друг пожертвовал сумму, достаточную для приобретения двенадцати щварцвальдских шарманок. Вы будете странствовать по свету и играть людям для их душевного ободрения. Выбор мелодий оставлен за вами. К чему лишние слова — вы ведь не являетесь подлинными Дрейфусами, Эдисонами и Наполеонами. Вы стали ими, если можно так выразиться, только за неимением лучших. И теперь увеличите круг бесчисленных ваших предшественников, всех этих безымянных Гарибальди, Бисмарков и Мак-Магонов, что, непризнанные, тысячами скитаются по свету. В глубине своих сердец вы останетесь ими навсегда. А сейчас, дорогие друзья, прошу провозгласить вместе со мною: Да здравствуют счастливые новобрачные Рудольф и Бьянка!