С замиранием сердца заглядываем в отверстое дуло. В глубине мы видим зеркало, которое, как вода на дне колодца, отражает густую черноту неба и сверкающую россыпь звезд. Мы видим диск, зыблющийся в очертаниях, как монета на дне ручья, и узнаем в нем далекую планету. Так это телескоп, а не орудие, обсерватория, а не крепость!
А вот и астроном, прильнувший глазом к окуляру микроскопа. Астрономы нынче редко заглядывают в телескоп. Современный телескоп — это прежде всего фотоаппарат, а не зрительная труба. Щелкает затвор, проявляется стеклянная пластинка — групповая фотография звезд. Эту самую пластинку астроном рассматривает в микроскоп.
Накапливается громадная стеклянная картотека — сотни тысяч фактов из жизни неба. Факты — воздух ученого. Они держат теорию, как воздух крылья птицы. И отважно взлетает ввысь, опираясь на факты, новая космогоническая теория, утверждающая правду о Вселенной.
С рассветом замирает вращение куполов. Ночь уходит на западное полушарие. На чужой стороне в совершенно такой же башне появляется чужой астроном. Щелкает затвор, вынимается стеклянная пластинка. Астроном раскладывает перед собой свои стекляшки, как гадалка колоду карт. Он гадает над тем, как ему побороть неопровержимые факты. «Доказать» еще одним способом, что мир создан богом, а поэтому неизменен в своем существе. И что люди не властны изменить этот мир и… бессильны нарушить жестокий порядок, при котором один человек эксплуатирует другого! Есть еще, встречаются в наше время и такие астрономы.
Щелкают затворы в башнях на далеких друг от друга материках планеты. И не случайно нам показалось, что в стальных механизмах, вращающих купола, намечается сходство с автоматикой артиллерийских орудий. Да, это дуэль! На различных полушариях Земли орудия науки ведут беззвучный бой. Мы ведем бой за истину, за правду науки, против мракобесия и суеверия. И опять начинаешь видеть в нашей обсерватории крепость — цитадель истины, крепость материализма.
Какой громадный арсенал борьбы за истину заключен в советских лабораториях с их электронными микроскопами, рентгеновскими установками, радиолокационными экранами, ультразвуковыми приборами, безмерно расширяющими зрение человека, позволяющими видеть воочию вирус и молекулу, и метеорит за покровом облаков, и крохотную раковину в толще стальной колонны; со всеми мощными инструментами, с помощью которых передовая наука укрепляет веру в торжество разума, в познаваемость мира!
Какое бессилие и страх перед истиной царят в лабораториях некоторых американских психологов, широко рекламируемых в журналах и имеющих целью доказать, что все наши знания о мире — обман!
В темных комнатах среди черных бархатных полотен инсценированы раздутые до гигантских масштабов наивные «обманы зрения» из детских книжек. Немудреными приемами фокусников, нарочитой игрой света и теней человеческий глаз здесь сбивают с толку, провоцируют на неверные оценки. Не верь глазам своим! — твердит посетителю этот дом световых иллюзий и оптической маскировки. Не верь глазам своим! — ибо взгляд твой не в Силах подчас определить — даже размеры предметов и их истинную форму! А поэтому мир, открывающийся твоему взору, — это призрак, химера, мираж. Как хотелось бы устроителям этих музеев, чтобы, выйдя на улицу и щурясь от света дня, посетитель посчитал бы роскошный авто миллиардера «обманом зрения», а свою полунищую лачугу воспринял бы, как дворец.
Миллионеры и миллиардеры не щадят затрат на то, чтобы скрыть от народа истину. Ибо истина, правда жизни оборачиваются против них. Максимальные прибыли в стане империализма добываются ныне ценой таких чудовищных преступлений, против которых восстают и разум, и совесть. Торговля смертью в этом мире становится самым выгодным торгом, и те лаборатории процветают за океаном, на которых начертано «Смерть» и «Ложь».
Сто лет назад полубезумный фантаст Гофман изобразил в одном из своих произведений ученого, дрессирующего блох, облачившего в мантию короля-блоху и устраивавшего перед ним блошиные парады.
Кто мог думать тогда, что действительность наших дней превзойдет своим безумием кошмар фантаста! Толстосумы Уолл-стрита присягают ныне королю-блохе, и легионы чумных блох посылаются ныне не на парад, а готовятся хлынуть на поля сражений.
За стальными дверями секретных лабораторий ведутся научные дискуссии о том, что дешевле для массового умерщвления людей — чумная блоха или тифозная вошь. Людоеды в белых халатах спорят о том, как сподручнее сбрасывать блох и вшей на головы мирного населения: в липких ли ампулах, тающих на снегу, или в тонкостенных бомбах, раскрывающихся при падении, как бутон цветка.
Все больше и больше создается за океаном вещей, изготовленных из странного сплава, где на каждые десять процентов металла приходится девяносто процентов подлости.
Но все меньше находится в мире простых людей, не умеющих еще в этой подлости разобраться. Надежды очумевших от золота миллиардеров не оправдаются. Им не придется пировать во время чумы. Чумные блохи не воцарятся в мире. Короля-блоху приведут к ногтю, а заодно с ним и всех его вассалов и покровителей.
Страх леденит миллионеров в их роскошных дворцах, и с ростом страха возрастают их подозрительность и жестокость.
Мы видим за океаном лабораторию и узнаем в ней знакомые приборы. Вот стоит кардиограф, записывающий биение сердца, — инструмент, помогающий нашим врачам. Но недобрым веет от этой лаборатории… Это не лаборатория — это застенок!
Сюда вводят жертву, человека, заподозренного только в том, что он начинает добираться до истины в ложью отравленном капиталистическом мире. Кардиограф, помогающий лечить сердце, в этой комнате помогает чинить допрос. Нам известно это по свидетельствам американских журналов. Следователь произносит фразу за фразой и следит по прибору за ударами сердца своей жертвы. Произнесены слова, вменяемые здесь в состав преступления! Может быть, среди них находится слово «мир», и на звук его сердце отзывается радостным биением. Преступник уличен! Ему грозит осуждение! За легчайшую тень свободной мысли, за биение сердца!
И тогда, быть может, его введут в другую лабораторию. На стене ее — мраморные доски с амперметрами и рубильниками. Посредине стоит кресло с медными пластинками и проводами, тянущимися к ним. Это не электролечебница — это плаха. Электричество здесь — орудие палача. Щелкает рубильник на щите, и сердце прекращает биться.
Но не перестанут биться в мире гневные сердца!
Горят рубины на башнях Кремля, как поднятые ввысь светильники разума, и с рассветом разгораются все сильнее, побеждая блеск солнечного дня. К ним с надеждой обращаются взоры тысяч и тысяч прогрессивных ученых земного шара, не желающих отдать свой ум интересам истребления человечества, не желающих менять докторскую мантию на рубаху палача.
Если спросят, какое еще слово начертать в майский праздничный день на дверях советских лабораторий, не колеблясь, ответим: «Мир!»
Советские ученые, изобретатели стоят за мир, вдохновляются идеями гуманизма, потому что с мирной жизнью, с заботой о благе людей тесно связаны их сегодняшние дела и еще теснее сплетены замыслы и загады.
Тут уместно поделиться впечатлениями очевидца от великих и мирных советских изобретений, историческое и бесспорное первенство в которых принадлежит нашей стране. Это как бы вершины целесообразности, полезности воплощенных в творчестве изобретателей. Они увенчаны Ленинскими премиями. В качестве корреспондента «Правды», «Известий», журнала «Огонек» мне посчастливилось присутствовать, выражаясь образно, при открытии века мирного атома. Постепенно спадал занавес секретности, и гигантские объекты советской мирной атомной техники представали перед глазами изумленного человечества как свидетельство величайшего гуманизма советского строя. Я был в числе первых журналистов, посетивших эти объекты. Вот лишь несколько страничек из моей журналистской тетради, где набросаны впечатления, проникнутые удивлением и восторгом первого видения.