1
Вещи
Сейчас 6 вечера. Шесть — не самая везучая цифра. Тринадцать — тем более (а это номер моего отряда). Я уже молчу про то, что на дворе июня 2012-го года, на который древние трепанаторы майа запланировали конец Света.
Я сижу на железнодорожной платформе в Шепси и жду скорого поезда на Краснодар, который придёт в полдевятого. Полотно железной дороги тянется вдоль побережья, по самой кромке галечного пляжа. Ни часов, ни мобильного телефона у меня, потому изначально я и включил нетбук — надеюсь, аккумулятора хватит, чтобы показывать время ещё 2,5 часа.
Что-то многовато цифр, и в этом тексте, и в моей жизни последнее время. И все эти цифры бесполезны, они только вгоняют глубже в ил уныния. Как я уже говорил, железка идёт с севера на юг и обратно вдоль побережья, и отсюда я могу уехать либо в Сочи, либо в Краснодар. В Сочи мне делать нечего, там полным ходом идёт подготовка к Олимпийским играм 2014-го года, цены растут как на дрожжах, и ни одной знакомой души.
Поэтому я просто сижу и смотрю, как прямо за шпалами плещется бесконечное Чёрное море. Утешает одно — на этот раз я хотя бы искупался. Не то, что год назад в Новороссийске, когда море было холодным от затянувшейся ранней весны, и под моросящим дождём я только и смог, что потрогать его, погладить мокрые завитки прибоя.
В Краснодар скорый доставит меня в 11 вечера, ближе к двенадцати, и я очень сильно надеюсь найти там какой-нибудь завалящий вай-фай и застать онлайн хоть кого-нибудь из своих южных друзей. В противном случае мои шансы сгинуть подрастут ещё немного, и будут расти прямо пропорционально тому, как будут таять оставшиеся у меня жалкие две тысячи рублей.
У всего есть своя светлая сторона. Сейчас светлая сторона для меня — приятный окрестный вид — волны, горы, покрытые лесами, загорелые восьмиклассницы, теплое закатное солнце и то обстоятельство, что я не курил часов 10 к ряду, а сейчас дымлю кентом, 8-кой.
Да, у любого раздрянного приключения, безусловно, есть своя светлая сторона. Следовательно, есть и тёмная. Тёмная сторона этого, переходящего уже все границы допустимой дурости, приключения — это дырка в моём вещмешке.
Несколько километров назад я лежал в пересыхающем и запруженном русле иссушённой жарой речки Шепси, по которой, вероятно, назван город, на покрытой солью и известью гальке. Лежал и, натурально, плакал от бессилия и жалости к себе — совсем не то поведение, в котором хотелось бы признаться даже такому завалящему мужчине, как я.
Я плакал и думал о моих любимых рубашках, моих любимых джинсах, двух нессесерах, не начатой даже дорогой пене для бритья, замечательном свитере, целой куче редких проводов и переходников, незаменимых для любого звукооператора, наконец, о доставшихся мне почти даром кроссовках Demix — и всех остальных вещах, которые лежали километром выше в русле этой проклятой реки. Там, где я их выкинул, когда лямка вещмешка с издевательским треском вырвала кусок из его стенки, создав дырку и положив конец своей службе.
Пришлось оставить только самое дорогое, то, что выкинуть было просто нельзя — нетбук, кошелёк, зубную пасту и щётку, бритву, мыло, пару пар носков и носовых платков, полный набор не поддающихся восстановлению документов и две книги: «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» Пёрсига и «Записки о поисках духов» Гань Бао.
Забавно, что подзаголовком к труду Пёрсига идёт «Исследование ценностей». Стоит, пожалуй, припомнить ещё пару ценностей, от которых я не смог отказаться — старый добротный кожаный ремень советских времён, плеер и большие уши-дужки, туалетная бумага, палка колбасы, 4 пачки плавленого сыра для бутербродов, уже расфасованного в пакетики. Что-то ещё? Ах, да — пара трусов и плавки, которыми я так и не воспользовался, потому что вошёл в море прямо в завёрнутых по колено джинсах.
Воздух здесь очень вкусный — он пахнет не только солью, и йодом от водорослей, но и хвоей, горячим камнем, горячей едой, в конце концов. От последней мысли опять хочется плакать — сыром я больше испачкался, чем наелся, а полпалки колбасы, впрочем, как и полпачки сыра, выкинул, не доев — и запил грёбаной холодной колой.
Впрочем, если уж и плакать мне сейчас, то точно не о еде. Да и, откровенно говоря, с тех пор, как я начал писать, внутренние спазмы порядком поутихли — не то, что в русле, где каждая следующая мысль делала меня слабее и несчастнее. Не могу сказать, чтобы они сделали меня счастливым сейчас, эти мысли — но они уже не вызывают новых приступов рыданий.
Если бы я плакал только о любимых шмотках, которые пришлось выкинуть, чтобы сохранить хоть что-то, было бы легче. Но, если даже говорить исключительно о вещах, ими дело не ограничилось. Прежде, чем русло и вес доканали мой вещмешок, мне пришлось оставить сломанный ещё в Москве чемодан — и вместе с ним всё, что не влезало в оставшуюся суму. А это ещё один довольно объёмный список, в котором и обувь, и полотенца, и одежда..