– Доктор о чем-то задумался?
– Я... я просто думал, куда мы едем.
– Правда?
Они находились в Санта-Монике на бульваре Олимпийский, недалеко от набережной.
– Мне кажется, – сказала Карен, – что в прошлой жизни я была леммингом: меня так и тянет к морю.
– Найди пирс и закусочную, я выскочу купить хот-дог.
– Прекрасно.
В восемь тридцать им удалось припарковаться на освещенной площадке в южной части пирса. Отсюда открывался вид на пляж и едва различимую в темноте гладь океана. Было довольно рано, но со стороны Тихого океана плыли тяжелые серые облака, то и дело закрывая луну. Температура упала до шестидесяти градусов по Фаренгейту. Дело шло к дождю.
Они жадно поглощали сочные сосиски, наслаждаясь небольшим пикником, устроенным прямо в машине. Из приемника доносились мягкие звуки стереофонической музыки. Они говорили о своих семьях, о детстве и прочих вещах, но каждый при этом внимательно следил за стрелкой часов.
Карен с шумом втянула кока-колу через соломинку.
– Ты был когда-нибудь в Шотландии?
– Два раза, еще ребенком. Дядя Брюс и тетушка Мэй до сих пор живут в нашем старинном доме – этаком ветхом григорианском строении, в одном лье от Бен-Невис. Четыреста акров с коровами, овцами, лошадьми. Чудное место для мальчишки...
– Я смотрю, у тебя в крови любовь к горам.
– В Техасе или в Канзасе я бы просто умер. Даже прекрасный вид на море меня удручает. Должно быть, я унаследовал гены Сумасшедшего Гарри.
– А на меня такое мрачное небо и промозглый холод действуют отвратительно. Сразу вспоминается Англия. Ужасный, непредсказуемый климат. Я здесь всего лишь год, но уже привыкла каждое утро видеть солнце, знаю, что оно будет светить весь день, знаю, в чем мне выйти на улицу. У нас дома за одно утро, а то и за час, сменяются четыре времени года. Меня это ужасно раздражало.
– Несмотря на такое вступление, тебе бы очень понравилось в долине.
Что-то в его голосе заставило Карен внимательно взглянуть на него.
– Я уверена, что понравилось бы, – сказала она.
– Возможно, когда все это закончится, мы сможем по-другому взглянуть на нее, по крайней мере попытаемся. А в перспективе – я продам свой дом. Мне хотелось бы, чтобы ты помогла мне подобрать новый. Очень хотелось бы.
– Мне тоже.
Часы на приборной панели были отчетливо видны, но Карен, нервничая, взглянула на ручные. Было без десяти девять.
Она вздохнула.
– Как ты думаешь, должен же он позвонить? А вдруг это розыгрыш? Нет, не может быть. Больше звонков в редакцию не было.
– Что ж, разумно.
– А все же мне не верится, что он позвонит, а если позвонит, думаю, ничего путного из этого не выйдет. Здесь какой-то подвох.
– Какой?
Карен улыбнулась:
– Не знаю. Может быть любой.
Дотянувшись до заднего сиденья, она взяла свою сумку, переложила ее себе на колени, вынула магнитофон, протерла микрофон и вставила его в телефонную трубку.
– Ну, парень, я готова. Давай нам свою информацию.
Светящаяся стрелка часов на приборной панели показывала без восьми девять. Карен и Драммонд напряженно ждали звонка. Карен с шумом втянула через соломинку остатки кока-колы из банки и засмеялась:
– Сразу вспоминается детство. Так и слышу голос мамы: "Это неприличный звук, Карен. Если придется пить из банки, оставляй каплю на дне".
Драммонд улыбнулся:
– Твоя мама тоже так говорила? Как будто у нас с тобой была одна мать.
– Но чувства у тебя ко мне вовсе не братские.
В наступившей тишине слышалось мерное тиканье часов.
Они следили, как минутная стрелка подходит к пяти. Карен прошептала:
– Он не позвонит. Он умер десять минут назад от нервного напряжения. Они схватили его. Он катается где-нибудь по полу и хохочет.
– Nil desperandum[11].
– Ты учил латынь?
– Учил и забросил.
– Я тоже учила. Я была прилежной ученицей. Non nobis solum sed toti nundo nati. Мой школьный девиз, один из многих.
– И ты веришь в это?
– Во что?
– В то, что он означает?
– А что он означает?
– "Не только нам одним, но и всему миру".
– Очень интересно. Продолжай, Драммонд.
Зазвонил телефон.
– О мой Бог... спокойно... спокойно... Теперь я спокойна. Я спокойна... да запускай же этот чертов магнитофон, Биил... давай же, возьми трубку. – Руки у нее так дрожали, что она чуть не выронила трубку. – Алло!
– Миз Карен Биил?
– Слушаю. – Она обернулась к Драммонду: – Это он.
– Миз Биил, у меня есть сведения, которые вы ждете. Но я хочу кое-что взамен.
– Взамен? Что вы имеете в виду? – Карен со значением посмотрела на Драммонда – вот он, подвох!
– Я хочу получить пять тысяч долларов. Наличными. Двадцатками.
– Ого!
– Сейчас вы наверняка думаете: это обманщик, этот человек заберет мои деньги – и тю-тю... Если бы этот человек знал Тома Кигана, для своего старого дружка он сделал бы это бесплатно. Какая-нибудь такая ерунда, а, миз Биил?
– Как вас зовут, сэр?
– Зовите меня Амброуз. Это не настоящее мое имя, но его легко запомнить.
– В чем-то вы правы, Амброуз. У меня мелькнула примерно такая мысль. И, однако, пусть моя журналистская подозрительность не мешает нашему дальнейшему разговору. Могу ли я спросить, зачем вам нужны пять тысяч долларов?
Драммонд улыбнулся и понимающе кивнул головой.
– Конечно можете. Потому что я на мели.
– Довольно веская причина. А почему всего пять тысяч?
– Потому что я не жадный. И потому что, я думаю, "Таймс" не может позволить себе большее.
– Вы очень хитры, сэр.
– А вы очень хорошо разговариваете. Спасибо, что вы так вежливы со мной.
– Пожалуйста. Ну, а если мы достанем пять тысяч долларов, что получим за наши деньги?
– Пленку. Кассету с информацией о куплете, то, что вас интересует.
– А как я могу быть уверена, что вы все это не выдумали?
Амброуз на минуту задумался.
– Ну, тут вы попали в точку. Только вот не знаю, как вам гарантировать, что все чисто. Я в не мог поступить плохо с ветераном Нама, особенно таким больным, как Том Киган, а уж с Томом-то...
– А как я могу быть уверена, что вы вообще знали Тома Кигана, Амброуз?
Амброуз издал хриплый смешок:
– У вас много хороших вопросов, миз Биил. Сказать по чести, про такие вопросы я не подумал. У меня нет на них ответов вот прямо сейчас! Сегодня утром я прочитал эту статью в газете... Про то, что меня давно распирает... Когда я увидел тот заголовок с "триц", прямо не поверил своим глазам. И имя Тома. Я часто удивлялся, что с ним случилось, с Томом Киганом. – Внезапно он изменил тон: – Миз Биил...
– Да, Амброуз?
– Этот звонок прослушивается?
– Нет. Я записываю для себя.
– Вы одна?
– Нет. Со мной доктор Драммонд, психолог, который помогает Тому. Амброуз, мы хотим с вами встретиться. Хотим задать вам несколько вопросов...
– Нет, мадам. – Ответ был несколько тороплив. – Это невозможно. Миз Биил... вы просто не знаете, в какое дело вы вмешиваетесь. – В голосе Амброуза внезапно прозвучали властные нотки, словно он отдавал военную команду. – Поймите, пожалуйста, это очень серьезное дело... Здесь замешаны... чертовски опасные люди. Здесь можно действовать только одним способом, как я предлагаю. По телефону я про себя ничего не скажу. Я уже записал все на пленку, все, что знаю про "триц". Пленка со мной. Если она вам нужна и если вы найдете пять тысяч долларов, предлагаю сделку. Но никаких встреч, никаких интервью, никаких вопросов. Просто пленка. Хотите берите, хотите нет.