Ответ должен был уже прийти. Если верно, что Василий не уезжал на юг.
И действительно, в ящике лежало письмо – на ее имя…
Женя сама не знала, как добежала до своей комнаты, где могла свободно прочитать это послание. В глазах темнело, ноги подкашивались. Она даже не сразу увидела, что почерк, которым надписано письмо, отличается от почерка Василия…
Плюхнувшись на свою еще разобранную постель, Женя надорвала конверт и вытащила сложенный вчетверо листок. Его покрывал тот же чужой почерк.
“Евгения Романовна!
Мой брат сейчас пребывает в Одессе, а я имел несчастье ошибкой вскрыть Ваше письмо к нему вместо него”.
Женя ахнула. Вот это скандал!
“Приношу свои извинения, сударыня. Но никаких Ваших тайн я не разглашу, можете быть покойны. Василий появится дома через две недели, и я незамедлительно уведомлю его о Вашем желании с ним встретиться. Еще раз уверяю Вас в моем абсолютном молчании относительно этого дела.
И.И.Морозов”.
Женя прикрыла глаза рукой. Она не знала, куда деваться от стыда. Мало того, что теперь в эту позорную и странную тайну посвящен посторонний мужчина… так еще и дела не повернуть вспять: Женя не может попросить “И.И.Морозова” - Игоря Исаевича, если она не ошибается – ничего не говорить Василию. Все только запутается, история может получить огласку…
Остается только надеяться на порядочность этого человека. О котором Женя знает еще меньше, чем о Василии: то есть ровным счетом ничего, кроме того, что он старший брат ее поклонника. И кто знает, действительно ли ошибкой он вскрыл письмо к брату, написанное незнакомой барышней?..
И тут Жене пришли в голову новые соображения.
- Боже мой, если Василий в Одессе, что же это значит? – прошептала она вслух, невидяще уставившись в стену своей комнаты, оклеенную выгоревшими обоями. – Каким же образом вот это…
“Вот это” уже давно лежало в ящике ее стола, глубоко погребенное под другими бумагами и запертое на ключик, который Женя носила с собой. Будет катастрофа, если об этом письме дознаются родители – а еще более, если они дознаются о том, что дочь умолчала о его получении.
И Женя не знала, как дотерпит две недели до возвращения Василия. Желание узнать, в чем же причина загадочного происшествия с ней, во много раз возросло, когда стало невозможно поговорить с Василием немедленно.
“Может быть, я снова получу от него весть на расстоянии”, - с насмешкой над самой собой и вместе с тем с ужасом подумала Женя. Как такое может быть? А вдруг это не Василий написал – а кто-нибудь другой, находившийся поблизости: погрузившись в “сомнамбулическое” или какое-нибудь подобное же состояние? Как это узнать?
Оставалось только надеяться, что все обойдется.
Хотя в глубине души Жене очень хотелось, чтобы “чудеса” продолжались. Этого требовала какая-то часть ее существа, неудовлетворенная обыденной жизнью и обыденным объяснением жизни. Должно было быть то, что не поддавалось такому объяснению.
“Бога изгнали из науки, и наука распадается”, - подумала девушка неожиданно для себя – хотя христианской религии давно не следовала, кроме как формально.
***
Этой второй одинокой ночью Жене опять послышались странные стуки – теперь уже в дверь спальни. Но никаких больше посланий она не получала. Вечером она встретилась с Сашей и рассказала ей обо всем – прежде всего, о том, что Василий в действительности далеко…
- Ты не можешь этого знать, - заметила трезвомыслящая Саша. – Как ты поверишь слова Игоря Морозова об отсутствии его брата дома? Ты и Василия-то не знаешь.
- Ну да, никак не поверю, - согласилась Женя после разочарованного молчания. – Говоря об этом отдельном явлении. Но ведь я и сегодня слышала подозрительный стук, а входная дверь была нетронута. По моему мнению, эти явления должны в совокупности составить убедительную картину…
- Картину чего? – чуть насмешливо, но и встревоженно спросила Саша. – По моему мнению, Женя, тебе следует заявить об этом. Кто-то определенно угрожает тебе.
- Ах, нет!
Женя даже побледнела, рассердившись.
- Это не угроза, - напористо прошептала она. – Это не сознательное действие. Здесь что-то необъясненное, чего пока нельзя спугнуть вмешательством… понимаешь?
Саша покачала головой.
- Нет, не понимаю и не хочу.
- Именно – не хочешь, - гневно ответила Женя.
Помолчала, остыла немного.
- Но прошу тебя: молчи.
- Хорошо, - ответила Саша. По-матерински покачала головой. – Что уж с тобой делать…
- Ты часто бываешь как моя мама, - заметила Женя, но в этом замечании не было ничего лестного. – Мама тоже думает, что все на свете знает, и ее необычайно трудно разубедить.
Саша обиделась.
- Ну, знаешь ли, Евгения…
Тут она рассмеялась, поняв, что действительно копирует Серафиму Афанасьевну. Но сравнение с ней было для Саши лестно, хотя Женя не собиралась хвалить ее.
Просто Женя была еще в чем-то дитя.
***
Игорь Морозов сдержал свое слово в одном отношении – он действительно уведомил Женю о возвращении своего брата.
Хотя Женя не могла знать, сдержал ли он обещание хранить ее тайну.
Однако при мысли о том, что вот-вот она увидится с виновником всех своих тревог, Женя забыла обо всем остальном. Она написала второе письмо Василию, в котором повторила свою просьбу встретиться. Жене было очень неловко повторять такое, но, конечно, иначе и быть не могло – Игорь Морозов не мог назначить ей свидание за младшего брата; и, по-видимому, из деликатности счел необходимым прежде всего уведомить ее о его возвращении, не посвящая в девичью тайну самого Василия… Может быть, она уже раздумала видеться с ним…
Женя почувствовала благодарность, осмыслив поступок Игоря Морозова. По-видимому, это был действительно благородный человек.
И ей наконец пришел – сознательный – ответ самого Василия: тон этого письма был ничуть не похож на тон того ночного послания и напоминал манеру его старшего брата. Более легко, но так же почтительно Василий предлагал Жене встретиться назавтра у ее дома, в саду, в семь вечера.
***
У Прозоровых ужинали в восемь – Женя не знала, помнил ли об этом Василий; но могла выйти большая неловкость, если бы его заметил кто-нибудь из домашних. Василий бывал у них в гостях, но не успел сойтись с их семьей коротко. Серафима Афанасьевна, хотя и хотела выдать Женю замуж, еще не успела даже взять Василия на заметку: подозрительность к чужим людям, желавшим стать “своими”, у мадам Прозоровой тотчас же многократно увеличивалась.
Но Женя не собиралась предупреждать мать о свидании с молодым человеком – сказала, что пойдет прогуляться в парк с Сашей. Если Сашу спросят, она не выдаст подругу.
Женя в этот день больше, чем когда либо, жалела, что носит уродующие ее очки – хотя понравиться Василию снова было отнюдь не главною ее целью. Осознав, что вообще стремится завлечь Василия, Женя удивилась себе. Должно быть, такова женская природа – невозможно не желать понравиться…
Женя надела платье, в котором казалась себе почти привлекательной: зеленое, которое шло к ее глазам, с пышной нижней юбкой. Волосы она уложила высоко на затылке – и даже, стыдясь, подколола к ним накладные локоны, хотя обычно презирала такие ухищрения. Потом Женя долго смотрелась в зеркало в спальне.
Не будь на ней этих мерзких очков, она была бы сейчас почти хороша!
“Что же думать о том, чего нет и не будет, - подумала Женя, отвернувшись от зеркала. – Красивая, но заурядная особа состарится и испортится, а умная не поглупеет”.
При мысли о “красивой заурядной особе” ей почему-то представилась Саша, и Женя виновато закусила губу. Потом еще раз посмотрела в зеркало - глубоко вздохнула, провела руками по плечам, по бедрам, разглаживая платье. Затем взяла с комода расшитую бисером голубую сумочку-ридикюль, которая вообще-то не подходила к ее туалету. Но в сумочке лежало то, что некуда было больше спрятать, выходя на улицу. “То самое” письмо, которое Женя думала, если совсем расхрабрится, пустить в дело…