Мужчина, который в моменты честного размышления спрашивает себя «Что во всем этом имеется для меня? Что я получаю и что я буду иметь в будущем?», может обнаружить, что он в значительной степени не в состоянии ответить на этот вопрос положительно или оптимистически. Ее изменения в комбинации с его ригидностью поставили его перед стеной. Если он настаивает на Своих прежних путях, его обвиняют в шовинизме и сексизме (дискриминации одного из полов (обычно женского) — примеч. перев.). Если он принуждает себя к новой ответственности, не создавая равных потребностей и не сбрасывая части традиционной упряжи, он лишь обнаружит себя перегруженным и переутомленным до точки слома. Если он полностью сохраняет традиционный маскулинный стиль, то может к своему ужасу обнаружить, что стал невидимым, бесполым и недостойным в глазах большинства женщин и даже большинства других мужчин, которые отворачиваются от человека без работы, статуса и власти[197].
В современных отношениях, согласно Голдбергу, мужчины часто обнаруживают себя в безвыигрышной ситуации. Женщины могут сказать: «ты боишься близости и эмоциональной теплоты», что часто соответствует действительности; но фактически они сами нередко ищут мужчину, которого они могли бы оценивать как самодостаточного, контролирующего себя и посвятившего себя миру работы. Женщин возмущают те же самые характерные черты, которые их в первую очередь привлекают, потому что в их глазах обесцениваются те способы заботы о них, которые мужчины были в наибольшей степени способны обеспечить[198].
Феминистский ответ рассматривает все это совершенно иным образом. Согласно утверждению Барбары Эренрейч, мужчины начали мятеж против своих прежних гендерных ролей еще раньше женщин[199].
Вплоть до периода, начавшегося тридцать или сорок лет назад, от мужчины обычно ожидалось, что он женится и будет поддержкой для своей жены; на любого, кто поступал иначе, смотрели в некотором смысле подозрительно. Однако в какой-то момент мужчины стали более осторожными относительно втягивания себя в брачные узы и связанные с этим экономические требования. Они сохранили ориентацию на свой экономический успех, но уже не убеждены с прежней необходимостью, что они должны работать на других. Чтобы оставаться свободным, мужчина должен оставаться одиноким; он мог бы наслаждаться плодами своей работы и без социальных требований со стороны жены или установленного дома. С точки зрения автора указанной выше работы, битники и хиппи, появление которых поставило под вопрос протекающую в тяжкой работе жизнь традиционного мужчины, еще более усилили уже протекавшие изменения, поскольку они презирали брак, дом и домашние обязанности.
Медицина и психология, утверждает Эренрейч, невольно внесли свой вклад в мятеж мужчин; они показали, как и насколько непропорционально мужчины подвержены стрессам и напряжениям современной жизни. В девятнадцатом веке жизненные экспектации мужчин были выше, нежели у женщин; по мере того как сердечные заболевания, рак и другие болезни вытесняли прежние основные недуги, такие как туберкулез и пневмония, а детская смертность становилась редким явлением, средняя продолжительность жизни женщин стала превосходить мужскую. Мужчины стали слабым полом, и в некоторых медицинских кругах этот факт объясняли их потребностью работать усерднее, чем женщины. В частности, тот факт, что сердечно-сосудистые заболевания распространились среди мужчин в большей степени, чем у женщин, стали расценивать как выражение мужских стрессов. Аргументация Голдберга здесь падает на его же голову: «Долгосрочный эффект коронарной паники должен был подорвать претензии женщин на долю зарплаты мужа и, кроме того, предъявить обвинение роли добытчика в том, что она становится „летальной тропой“ для мужчин»[200].
Каков же результат? Позиция Голдберга, по мнению Эренрейч, позволяет мужчинам сделать двойное приобретение. Они могут сбросить с себя роль кормильца, не отказываясь от привычек своих экономических привилегий по сравнению с женщинами. «Маска маскулинности» может быть отброшена, и в то же самое время мужчины могут избегать любой долгосрочной занятости домашними делами, сосредоточившись вместо этого на своих собственных удовольствиях. Созданный социальный климат, который одобряет «безответственность, снисходительность к себе и изоляционистское разъединение с претензиями других»[201].