Восточная Африка была единственным регионом на континенте, который обслуживал как американский, так и афро-азиатский рынки. В конце XVIII в. европейские работорговцы обследовали французские острова Индийского океана - Маврикий (до 1810 г. известный как остров Франции, затем ставший британским владением) и Реюньон (до 1793 г. известный как остров Бурбон). Затем появились бразильские торговцы, которые не смогли закрепиться в Анголе, а затем испанцы и североамериканцы, искавшие поставки для Кубы. Среди покупателей было и королевство Мерина на Мадагаскаре, которое, что любопытно, также теряло жителей в качестве рабов. Португалия, колониальная держава в Анголе и Мозамбике, под давлением Великобритании приняла в 1836 г. указ о "полной отмене" работорговли. Однако на самом деле ничего отменено не было. В 1842 г., еще больше напрягшись, Великобритания принудила Португалию к заключению договора, в котором работорговля объявлялась пиратством, а Королевский флот получал право проводить досмотр; после этого британские военные корабли начали патрулировать у побережья Восточной Африки. Однако рыночные силы, подстегиваемые глобальной политикой свободной торговли Великобритании, оказались сильнее. Рост цен на сахар и кофе в 1840-х годах увеличил спрос на африканскую рабочую силу, и торговцы нашли способы его удовлетворить. Торговля людьми за спинами британских морских офицеров и миссионеров была сущим пустяком для опытных торговых сетей. В 1860-х годах "нелегальная" торговля из Мозамбика была не менее оживленной, чем "легальная", которая до 1842 года составляла в среднем более 10 тыс. рабов в год.
Только после 1860 г. можно говорить о реальном прекращении экспорта рабов через Атлантику, или, во всяком случае, о тех торговых потоках, которые были каким-то образом зафиксированы и могут быть оценены историками. В разных регионах работорговля прекратилась в разные моменты (опять же необходимо выяснять реальные обстоятельства). Сначала он исчез с побережья Западной Африки, где он начался рано и имел наибольший оборот, и где он практически закончился к концу 1840-х гг. Западная Африка - дуга от Сьерра-Леоне до залива Биафра - была первой частью Африки, оправившейся от утечки населения, прежде чем она была вовлечена в водоворот колониальных захватов 1880-х гг. Западная часть Центральной Африки - Конго и Ангола - пережила в лучшем случае кратковременную передышку в одно поколение, в то время как на востоке континента, от Сомалиленда до Мозамбика, европейские колониальные завоеватели 1880-х годов появились в то время, когда работорговля была еще в самом разгаре.
ЮАР - об этом не следует забывать - как и весь остальной континент, пережила институт рабства (накануне его запрета во всей Британской империи рабы составляли четверть населения Капской колонии), но никогда не была существенно вовлечена в работорговлю. Лишь в редких случаях новая "легальная" торговля аграрным экспортом и старая работорговля менялись местами, как это произошло в некоторых регионах Западной Африки (где на первый план вышли, например, продукты пальмового масла). А если присмотреться к конкретным местностям, то сопоставление различных систем становится очевидным. Возможно, существовала местная рабовладельческая экономика со своими институционализированными интересами, но наряду с ней в города стекались свободные африканские торговцы и давили на рынки. Старые маршруты работорговли далеко не везде ушли в прошлое, когда европейское колониальное присутствие создало новую топографию миграций.
Важнейшим наследием работорговли стало само рабство. Оно существовало и до появления европейских работорговцев в XVI веке, но затем работорговля обобщила этот институт и породила общества, полностью основанные на порабощении в военных кампаниях. В период с 1750 по 1850 год до десятой части населения Африки, возможно, имело статус рабов, что бы это ни означало на практике. И это была тенденция к росту. Возникали новые внутренние рынки рабов. Город Банамба в современном Мали вскоре после своего основания в 1840-х годах стал центром разветвленной сети работорговли, окруженный полосой плантаций рабов шириной в пятьдесят километров. Ранние колониальные переписи часто фиксировали высокий процент населения с рабским статусом, и колониальные власти отчасти оправдывали свое правление тем, что они "цивилизуют" регион, в который они вторглись.