Наполеоновская Франция стала первым образцом авторитарного цивилизационного государства в Европе. Государство стало инструментом планомерной трансформации элементов старого режима как внутри страны, так и за ее пределами. Целью реформаторов уже не было, как в раннее Новое время (во всяком случае, до энергичных инициатив Иосифа II в габсбургских землях), устранение отдельных недовольств, а создание совершенно нового порядка. Эта технократическая перестройка общества сверху в разных формах проявлялась и в колониальном мире. Например, лорд Кромер, сосредоточивший в своих руках практически всю власть после британской оккупации Египта в 1882 г., своим пристрастием к холодному административному рационализму напоминал наполеоновскую фигуру, но с той разницей, что идея "освобождения" коренного населения никогда не приходила ему в голову. Если в 1798 г. Бонапарт хотел нести факел Просвещения в Египет, то после 1882 г. единственной целью лорда Кромера было обеспечить спокойствие (и финансовую стабильность) на главном мосту между Азией и Африкой - усовершенствованное применение методов, использовавшихся для управления Индией после мятежа. Оторванная от массы египетского населения, "цивилизаторская" работа служила лишь интересам оккупационной власти и не претендовала на преобразование общества. В то же время следует отметить, что и в последующей колониальной политике Франции не было ничего наполеоновского. Максимум, на западе Африки она приблизилась к созданию рационального государства, заботящегося об образовании населения. Но и там государство вынуждено было идти на компромиссы, которые делали идею идеального прямого правления иллюзорной, - компромиссы не с поселенцами (как в Алжире), а с коренными носителями власти.
В отличие от интервенционизма наполеоновского государства, враждебно относившегося к организованной религии, ранняя британская цивилизаторская миссия была обусловлена сильными религиозными импульсами. Ее первый весомый сторонник Чарльз Грант, высокопоставленный чиновник Ост-Индской компании и автор влиятельного труда "Наблюдения за состоянием общества среди азиатских подданных Великобритании" (1792), был представителем евангелического возрождения эпохи Французской революции. Протестантский призыв к "улучшению" индийцев был характерным британским типом колониального романтизма, дополненного английской формой мышления позднего Просвещения (утилитаризм Джереми Бентама), которая в своем стремлении к рационализации и авторитарных тенденциях была не так уж далека от наполеоновской концепции государства. В Индии этот необычный союз благочестивых евангелистов с утилитаристами, в большинстве своем равнодушными к религии, сумел в 1829 году искоренить такую практику, как сожжение вдов заживо (сати) - после семидесяти лет, в течение которых британские власти в Бенгалии терпели этот жестокий обычай и его ежегодные сотни жертв. Попытки цивилизовать Индию в западном смысле достигли своего пика в 1830-х годах и завершились в 1857 году потрясением, вызванным Великим восстанием.
В это время было открыто множество других сфер для миссионерской деятельности. После середины века цивилизаторская миссия британского типа развивалась не столько как безусловный план, сколько как набор установок, сформированных под влиянием протестантского этического чувства, которое наиболее ярко выразил знаменитый исследователь, миссионер и мученик Давид Ливингстон. Распространение светских культурных ценностей также во многом было делом рук миссионеров. Государство и христианские миссионерские общества здесь были гораздо менее близки друг к другу, чем во французской колониальной империи, где Наполеон III напрямую использовал католические миссии как инструмент политики, и даже Третья республика не гнушалась сотрудничать с ними. В Британской империи миссионеры стремились к кардинальным изменениям в повседневной жизни своих подопечных и новообращенных, хотя колониальное государство было гораздо более сдержанным. Не все многочисленные протестантские миссионерские общества считали своей задачей изменить что-либо, кроме религиозных убеждений, но большинство из них не проводили радикального различия между религией и другими сферами жизни.