Французский и голландский аболиционизм
Несмотря на сильное давление Великобритании, Франция не торопилась с отменой смертной казни. Вплоть до 1848 г. правительства довольствовались тем, что умиротворяли Лондон, а гуманитарное аболиционистское движение не находило поддержки у французской общественности. В период Реставрации (1815-30 гг.) колониальная администрация действовала в тесном контакте с интересами плантаторов. В Карибском бассейне в ослабленном виде была возрождена рабская система старого режима, а на сахарном острове Реюньон в Индийском океане (точно в то же время, что и на испанской Кубе) активно создавалась плантационная экономика. Более того, до эпохи свободной торговли сохранялась возможность резервировать французский сахарный рынок для колониальной продукции. Как ни парадоксально, но именно правительство Карла X, крайне реакционное даже по меркам Европы эпохи Реставрации, подписало в 1825 году двустороннее торговое соглашение с Гаити и создало европейский прецедент, признав отделившуюся черную республику в обмен на непомерную компенсацию лишенным собственности французским землевладельцам. Июльская монархия, пришедшая на смену Бурбонам в 1830 г., положила конец тайной работорговле во французских колониях, которая так раздражала Великобританию, держа плантаторов на коротком поводке и ориентируясь скорее на политическую модель современной Великобритании, чем на прошлое старого режима.
Однако только во время революции 1848 года небольшая группа во главе с Виктором Шельхером (сыном бизнесмена, который в 1829-30 гг. воочию увидел нищету карибских рабов) успешно выступила за законодательное запрещение рабства. Этот прорыв был обусловлен тем, что, помимо узких групп интересов, у института рабства оставалось все меньше сторонников. В 1840-х годах за аболиционистов выступали многие видные интеллектуалы - от Токвиля до Ламартина и Виктора Гюго, а новый республиканский режим мог взять ситуацию в колониях под контроль, только подчинив себе плантаторские элиты. Республика и последующая монархия Наполеона III предстали в роли благонамеренных патриархальных владык, управляющих темнокожими колониальными подданными. Во Франции никогда не было широкомасштабного массового движения против рабства, которое сохраняло бы свою активность в течение длительного периода времени.
В 1863 г. Нидерланды стали последней западноевропейской страной, отменившей рабство в своих американских владениях, прежде всего в Суринаме. Здесь также существовал переходный период квазирабства, продолжавшийся до 1873 года. Причем, как и в случае с Великобританией и Францией (но в отличие от США и Бразилии), компенсация рабовладельцам выплачивалась из государственного бюджета; средства покрывались непосредственно за счет доходов от Нидерландской Ост-Индии, которые в середине десятилетий века резко возросли при так называемой системе культивирования. Таким образом, индонезийские подневольные работники оплачивали освобождение карибских рабов.
Отмена рабства в колониях стала отложенным эффектом домино, в некотором роде уже спровоцированным Гаитянской революцией, пронесшейся ударной волной по миру западного рабства. После первого шага Британии ни одна западноевропейская страна, желающая считаться цивилизованной, не могла долго оставаться в стороне от этой динамики. В рамках этой европейской тенденции следует рассматривать и отмену крепостного права в России в 1861 г. Это был в основном государственный проект, в котором ни крестьянские восстания, ни общественное движение за свободные условия труда не сыграли особой роли. В глазах царя Александра II и его советников крепостное право было пятном на международной репутации империи и препятствием на пути социальной модернизации.
Конец рабства в США
Совсем иначе обстояли дела в США. Нигде основы рабовладельческого общества не были так устойчивы, как в южных штатах, население которых, несмотря на отсутствие нового импорта из Африки, продолжало расти семимильными шагами. Накануне Гражданской войны в США проживало четыре миллиона рабов, тогда как двадцатью годами ранее, в 1840 году, их было не более 2,5 млн. Эти люди жили в одном обществе с белыми, тогда как британские и континентальные аболиционисты, взявшиеся за защиту рабов в своей стране или за океаном, редко имели реальный контакт с африканцами. Аболиционистское движение развернуло кампанию на свободном от рабов Севере, но не имело шансов закрепиться на Юге. В годы, предшествовавшие Гражданской войне, на Юге все больше развивался лагерный менталитет, не допускавший никакого противодействия системе. Даже нерабовладельческое большинство белых идентифицировало себя как избирателей с пропагандистским образом Юга и помогало поддерживать социальные отношения, от которых они сами не получали прямой выгоды; в конце концов, жизнь крупного плантатора часто соответствовала их представлениям об идеальном существовании. Северным аболиционистам, которые начали боевую кампанию с активным участием женщин и афроамериканцев только в 1830-х годах, удалось мобилизовать меньшую базу, чем та, которую имели британские противники рабства на разных пиках до 1833 года. Кроме того, они вели борьбу в более сложной ситуации, поскольку Север и Юг США имели гораздо более тесные связи друг с другом, чем Великобритания со своими далекими сахарными колониями. Кроме того, расизм был гораздо более распространен в обществе Севера, чем в Британии начала XIX века, и отражал влияние прошлого рабства Севера.