Еще больше различий было в отношении к значению религии в общественной жизни. Наиболее четко государство и церковь были разделены во Франции, особенно с 1880-х годов, и именно там католики добились больших успехов в создании "контрмира" из своих организаций. В викторианской Англии наблюдалось то, что можно назвать ползучей секуляризацией, но явной идеологии она не имела. Официально страна заявляла о своей набожности и воцерковленности. Известная набожность Уильяма Юарта Гладстона (1809-98), который то и дело ощущал божественное вдохновение при принятии политических решений, резко контрастировала с религиозным безразличием другого премьер-министра - лорда Пальмерстона (1784-1865), принадлежавшего к предыдущему поколению. В Германии, на фоне продолжающегося противостояния протестантов и католиков, церкви хорошо финансировались и могли обеспечить себе необычайно большую роль в образовании и социальном обеспечении. Везде религиозные ориентации имели самые глубокие корни в народной культуре. Даже те, кто не ходил регулярно в церковь и не причислял себя к верующим, сохраняли элементы религиозного мировоззрения, узнавали и использовали религиозные символы, соблюдали календарь праздников, обращались к религии за помощью в кризисные моменты.
Национализм и социализм также предлагали всеобъемлющее мировоззрение, но они так и не смогли вытеснить христианство. Деноминационные субкультуры оказались более эластичными, чем когда-либо ранее в трех странах - даже в Нидерландах, - и имели политические партии, связанные с ними (правда, не в Великобритании). Подавляющее большинство людей в Европе (включая еврейские общины) придерживались хотя бы некоторых внешних религиозных форм.Поглощающая способность официального христианства была настолько велика, что даже такой агностик эпохи Просвещения, как Чарльз Дарвин, был похоронен на государственных похоронах в Вестминстерском аббатстве. Правда, архиепископ Кентерберийский прислал свои извинения.
Символика и право
Отражала ли эта сдержанная секуляризация Западной Европы общую тенденцию? Об эволюции индивидуальной веры во многих частях света известно немного. Там, где религиозное право и неформальный контроль делали участие в жизни религиозной общины более или менее обязательным и где религиозность выражалась не столько в обычных богослужениях, сколько в отношениях между отдельными мастерами и учениками, посещение богослужений перестало быть значимым показателем. С другой стороны, у нас есть оценки численности монашествующих. В 1750 году католическая Европа от Португалии до Польши имела самые высокие показатели со времен Реформации: 200 тыс. монахов и 150 тыс. монахинь, или чуть менее 0,3% всего населения Европы к западу от России. В буддийских странах, втором большом ареале монашеской культуры, размеры были совсем другими. В Бирме число монахов, по-видимому, оставалось неизменным на протяжении всего столетия или даже росло: в 1901 году оно составляло 2,5% мужского населения. Десятки тысяч мужчин в шафрановых рясах, набранных из всех слоев населения и отнюдь не отрешенных от мирской жизни, составляли важный цемент бирманского общества. В Тибете в 1800 г., по некоторым данным, насчитывалось 760 тыс. обитателей монастырей - довольно внушительная цифра, вдвое превышающая аналогичный показатель во всей Европе до Французской революции. В 1900 г. страна на крыше мира также представляла собой теократию с доминированием монастырей и духовным и политическим лидером Далай-ламой - правда, отнюдь не мирную, а постоянно находящуюся в состоянии смуты, когда различные секты и монастыри враждовали друг с другом. Монастырское правление было характерно не только для Востока: в то же время почти до самого конца колониального периода испанские монахи составляли самую мощную политическую силу на Филиппинах, и революция независимости 1896-98 гг. была направлена главным образом против их непопулярного правления. Однако даже в случае с Тибетом можно говорить о своеобразной секуляризации. Тринадцатый Далай-лама (в Тибете его называли "Великим Тринадцатым", 1894-1935 гг.), отнюдь не мечтатель, был царем-священником, который рано увидел возможность превращения Тибета в национальное государство и при поддержке Великобритании (но без ее прямого колониального влияния) разработал планы вывода своей страны из сферы влияния Китая в независимую современность.